Андрей Журкович - Пятый тотем [SelfPub, 12+]

К тому моменту, как я все-таки нашел пустившего в ход силу, уже почти все патрульные были спешены. Кого-то выбили из седла, кто-то спрыгнул сам, потеряв животное. Бой шел практически на равных, но мое внимание привлекла фигура в черном балахоне. Я не видел его лица из-за капюшона, но руки и пальцы говорили за него самого. Человек стоял на коленях чуть поодаль от всего этого светопреставления и что-то торопливо чертил на песке. Мои чувства никогда меня не обманывали, и не отдавая себе отчет в том, что делаю, я что есть мочи завопил:

– Ей, братан! У них чернокнижник! Руби чернокнижника!

Они не могли меня слышать, однако тот самый слагрун, который приковал мое внимание чуть ранее, вдруг резко откатился в сторону от своего противника. То, что произошло дальше, заняло считанные секунды. Вскочив на ноги, воин проворно крутанулся вокруг своей оси, вращая «звездой» и замыкая круг, с криком выбросил правую руку вперед. В последний момент он отпустил рукоять, метнув оружие! Это был бросок мастера. Начиненное стальными зубцами ядро с хищным жужжанием вмазалось прямо в лицо колдуна. Удар был такой силы, что человека рывком отбросило назад, и он дважды перекувырнулся. Безжизненное тело сломанной куклой распласталось на песке. На том месте, где у него еще мгновение назад была голова, зияла грязная тряпка. Страшная смерть!

Тем временем копейщик, от которого было ускользнул рунианец, опьяненный ненавистью за смерть товарища, молча, без криков и проклятий, налетел на него как ураган, нанося серию за серией ударов. Щит так и оставался на руке у моего соплеменника, и все, что ему оставалось, это уворачиваться и закрываться. Отбив очередной выпад и внезапным кувырком откатившись назад, ему удалось разорвать дистанцию на два-три корпуса, что дало время, чтобы сорвать с пояса короткий метательный топор. Не теряя времени даром, караванщик бросился вперед, покрывая расстояние, отделявшее его от слагруна, и перехватив копье обратным хватом, взвился в воздух в прыжке, опуская вертикальный укол и метя в горло врагу. Рунианец в тот же момент попытался метнуть топор, открываясь из-за щита. Я зажмурился, понимая, что моему сородичу кранты.

Однако, открыв глаза, я обнаружил, что воин все еще жив и сопротивляется. Перехватив щит обеими руками, как поднос, он наносил отчаянные удары нападавшему на него копейщику. Его движения были неправильными, несбалансированными, полными отчаяния, и они работали. Караванщик, не ожидая ничего подобного, успевал только отскакивать, то и дело пропуская удары окованного железом щита. Наконец, придя в себя, он попытался поднырнуть под удар, чтобы совершить укол в пах, но его оппонент разгадал этот трюк загодя. Чуть изменив траекторию движения, щит рунианца с мокрым хрустом впечатался прямо в челюсть копьеносца, выбивая зубы и ломая кости.

Все кончилось так же внезапно, как началось. Караван был полностью уничтожен. Среди груды тел, волоча по земле оружие, топтались спешенные патрульные, добивая тяжелораненых и несчастных искалеченных животных. Самое омерзительное в любом бою, это первые минуты, когда он закончился. Можно выдержать что угодно – в пылу драки ты четко знаешь, где твоя правда. Но совсем другое дело потом, когда приходится решать: пленить поверженного врага и лечить, кормить, содержать под стражей, или просто незатейливо зарубить. Именно здесь закаляется характер и проявляется вся твоя суть.

Мои стопы мягко обнял песок, а я стоял, завороженно глядя на эту страшную баталию, величественную и мрачную, как любая картина смерти. Песок все настойчивее обступал мои ноги, поднявшись до колен. В какой-то момент, я осознал, что меня затягивает вниз, под землю. Охвативший меня ужас участливо прошептал в голове самое страшное, что я мог услышать, – зыбучие пески. Прежде чем я успел сообразить, что нужно делать, сознание отключилось, и я провалился в черное ничто.

Внезапно обрушившийся на меня холод заставил резко согнуться. Распахнув глаза, я затряс головой, сгоняя сон и пытаясь понять, что происходит. Двое матросов, куривших неподалеку, довольно засмеялись, глядя, как я таращусь по сторонам и трясу башкой, слово псина. По всей видимости, я задремал у бочки, куда примостился, когда мы отплыли, а одна из тяжелых волн, ударивших в борт, долетела аж до верхней палубы, собственно, и приведя меня в чувство. Я беззлобно хохотнул матросам в ответ и поднялся, стряхивая с себя соленые капли. Судя по небосклону, скоро будет светать, и вполне можно было бы еще подрыхнуть, но холодная морская вода как рукой сняла с меня объятия сна. Да и было над чем подумать.