Холли Блэк - Злой король [litres]

– На нас смотрят, – напоминаю я ему. – И я все еще сенешаль Верховного Короля.

Балекин оглядывается, видит поблизости группки придворных.

– Оставьте нас! – кричит он им. Мне и в голову не приходит, что кто-нибудь послушается его, но он привык быть принцем. Привык, что ему подчиняются.

И в самом деле, придворные растворяются в тенях деревьев, очищая место для своего рода дуэли, которую мы определенно не должны устраивать. Засовываю руку в карман и нащупываю рукоять ножа. Конечно, он не идет ни в какое сравнение с мечом. Как некогда объяснял мне Мадок, меч – это оружие войны, кинжал – орудие убийства. Лучше иметь нож, чем не иметь ничего, но больше всего мне сейчас хотелось бы держать в руках Закат.

– Предлагаете дуэль? – спрашиваю я. – Уверена, вы не захотите обесчестить свое имя поединком на неравноценном оружии.

– Думаешь, я поверю, что ты имеешь понятие о чести? – возражает он, и это обвинение, к сожалению, справедливо. – Ты трусиха. Как и тот мужчина, что вырастил тебя.

Балекин делает шаг навстречу и готов рассечь меня пополам вне зависимости от того, есть у меня оружие или нет.

– Мадок? – Я вытаскиваю нож. Он не маленький, но чуть ли не втрое короче клинка, направленного на меня.

– Это по плану Мадока мы должны были ударить на коронации. Это он предложил убрать Дайна, чтобы Элдред возложил корону на мою голову. Все это спланировал он, но остался Великим Генералом, а я отправился в Башню забвения. Он хотя бы пальцем пошевелил, чтобы помочь мне? Нет. Он склонил голову перед моим братом, которого презирает. И ты точно такая же, готова умолять, пресмыкаться, унижаться перед кем угодно, чтобы остаться у власти.

Сомневаюсь, что возведение Балекина на трон когда-нибудь входило в истинные планы Мадока, хотя он позволял Балекину в это верить. Я всю жизнь сдерживала и умаляла себя, надеясь найти приемлемое место в Эльфхейме, а потом, когда провернула величайший, крупнейший государственный переворот из всех, какие можно вообразить, мне приходилось скрывать свои способности еще тщательней.

– Нет, – возражаю я. – Это неправда.

Он изумлен. В Башне забвения, когда он еще был узником, я позволила Вулсиберу ударить меня. На дне моря делала вид, что совсем не обладаю чувством собственного достоинства. Балекин считал, что я должна относиться к себе так же, как относится он.

– Это вы склонили голову перед Орлаг вместо того, чтобы присягнуть родному брату, – говорю я. – Вы трус и предатель. Убийца собственной семьи. Но хуже всего то, что вы – дурак.

Балекин наступает на меня, оскалив зубы, и я, ранее успешно раболепствовавшая перед ним, понимаю, что обладаю еще одним талантом – доводить народ до белого каления.

– Давай, – рычит он. – Убегай, как трусиха.

Я делаю шаг назад.

«Убей принца Балекина». Думаю про слова Дулкамары, но не слышу ее голоса. Слышу свой собственный, охрипший от морской воды, ужаса, холода и одиночества.

В памяти всплывают давние слова Мадока: «А что такое спарринг, как не игра-стратегия в быстром темпе?»

Смысл схватки не в том, чтобы устроить красивый бой, а в победе.

Против меча я в невыгодном положении, очень невыгодном. И все еще слаба после заключения на дне моря. Балекин может тянуть время и ждать, когда я устану и не смогу увернуться от меча. А потом не спеша разрубит меня на кусочки. Мой единственный шанс – быстро сократить дистанцию. Надо проникнуть в глубь его обороны, и я не могу позволить роскошь себе проверить, насколько она эффективна. Возьму его с налета.

У меня только одна попытка, чтобы все сделать правильно.

Удары сердца громом отдаются в ушах.

Балекин делает выпад, я бью ножом, зажатым в правой руке, по основанию клинка возле крестовины, а левой захватываю его предплечье и выкручиваю, как делают при обезоруживании противника. Он сопротивляется захвату, а мой нож уже стремится к его горлу.

– Стой! – кричит Балекин. – Я сда…

Кровь из артерии хлещет мне на руку и на траву, заливает багрянцем нож. Балекин падает и вытягивается на земле.

Все произошло так быстро.

Слишком быстро.

Жду, что у меня наступит какая-нибудь реакция. Может, содрогнусь или почувствую отвращение. Или разрыдаюсь. Все, что угодно, только бы не вести себя вот так – оглядываться, убеждаясь, что никто не видел, вытирать нож о землю, а руки о его одежду, и убираться прочь, пока не явилась стража.

«Ты настоящая убийца», – сказала Дулкамара.

Напоследок оглядываюсь. Глаза Балекина все еще открыты и смотрят в никуда.