Питер Бигл: Последняя из единорогов [litres]

– Это всего лишь собака, – прошептала она. – Голодный несчастный пес с одной-единственной головой и облезлой шкурой. Как они могли принять его за Цербера? Они слепы?

– Приглядись еще раз, – попросил чародей.

– А сатир, – продолжала единорог. – Сатир – обезьяна, старая обезьяна с вывихнутой ногой. Дракон – крокодил, он скорее рыб изрыгать будет, чем пламя. А огромная мантикора – лев, вполне приличный лев, но и он ничем не страшнее прочих. Не понимаю.

– Он способен обвить весь мир, – прогудел Рух.

И чародей попросил снова:

– Приглядись еще раз.

И тогда – словно глаза ее свыклись с темнотой – единорог начала различать в каждой клетке вторых существ. Огромные, они нависали над пленниками «Полночного балагана», но были соединены с ними: буйные сны, выросшие из зернышка правды. Единорог увидела мантикору – голодноглазую, со слюнявой пастью, рычавшую, изгибавшую смертоносный хвост над спиной, пока ядовитый шип его не повис и не закачался над самым ее ухом, – но увидела и льва, крошечного и нелепого в сравнении с ней. И все же они были одним существом. Единорог изумленно притопнула.

То же и в прочих клетках. Призрачный дракон распахивал пасть и с шипением изрыгал безвредный огонь, заставляя зевак ахать и ежиться; обросший змеями сторожевой пес Ада выл, пророча своим обманщикам три разорения и три погибели, сатир хромал и плотоядно щерился сквозь прутья, подманивая юных дев обещаньями немыслимых наслаждений – вот прямо здесь, на глазах у почтеннейшей публики. Что до крокодила, обезьяны и печального пса, они понемногу выцветали рядом с изумительными фантомами, пока и сами не обратились всего-навсего в призраков – даже на разочарованный взгляд единорога.

– Странное колдовство, – тихо сказала она. – В нем больше многосмыслия, чем магии.

И чародей рассмеялся – от удовольствия и огромного облегчения.

– Хорошо сказано, воистину хорошо. Я знал, что ослепить тебя грошовыми заклинаниями старой поганке не удастся.

Тон его стал вдруг твердым и таинственным.

– Теперь она совершила третью ошибку, – сказал он, – то есть по крайней мере на две больше, чем может позволить себе усталая старая пройдоха вроде нее. Сроки близятся.

– Сроки близятся, – сообщил зрителям Рух, словно подслушавший чародея. – Сроки Рагнарока. В этот день, когда падут боги, Змей Мидгарда плюнет ураганной струей яда в самого великого Тора, и тот повалится на землю подобно отравленной мухе. Пока же Змей дожидается Судного дня и грезит о роли, которую сыграет. Может, оно так будет – сказать не возьмусь. Творения ночи при свете дня.

Всю ту клетку заполняла змея. Головы ее видно не было, хвоста тоже – лишь волна мутного мрака прокатывалась от одного края клетки к другому, не оставляя места ни для чего, кроме громового дыхания. Только единорог и видела свернувшегося в углу буку-боа, лелеявшего, быть может, мысли о собственном Судном дне, который он учинил бы в «Полночном балагане». Однако боа был крошечным и тусклым – призраком червя в тени Змея.

В толпе какой-то усомнившийся простак поднял руку, дабы привлечь внимание Руха.

– Ежели это такая здоровенная змеюка, что может, как ты говоришь, весь мир обвить, почему ж ты тут спокойно спишь в своем фургоне? И ежели она, потянувшись, сотрясает моря, что мешает ей уползти отсюда, нацепив весь ваш балаган заместо ожерелья на шею?

Послышалось одобрительное бормотание, однако кое-кто из бормотунов начал осторожненько пятиться от клетки.

– Я рад, что ты задал этот вопрос, друг мой, – презрительно произнес Рух. – Так уж получилось, что Змей Мидгарда существует в другом, вроде того, космосе, не в нашем, и в другом измерении. И потому нормально, что он невидим, а когда его вытаскивают в наш мир – что проделал однажды Тор, подцепивший его на рыболовный крючок, – он выглядит совершенно как молния, которая так же приходит к нам незнамо откуда, и там она может выглядеть совершенно иначе. И естественно, он мог бы осерчать, кабы узнал, что кусочек его подбрюшья каждодневно, а также по воскресеньям выставляется напоказ в «Полночном балагане» Мамы Фортуны. Но он того не ведает. Ему есть о чем подумать, о том, к примеру, что станет с его пупком, мы же тем временем пользуемся – как и все вы – его безмятежностью.

Последнее слово Рух раскатал и растянул, точно шмат теста, и слушатели его старательно засмеялись.

– Заклинания кажимости, – сказала единорог. – Создать что-либо ей не по силам.