Ирина Лазаренко - Хмурь

Но мне больно оттого, что те же самые понимания свели с ума мою Веснушку. Она не прошла того, что пришлось пройти мне, она не так видит все те же самые вещи, и её они убивают. Считай, уже убили. Сколько бы ни судилось ей еще прожить – она будет ходить во мраке из запахов крови и своего чувства вины.

Я бы так хотела помочь Веснушке, но не могу. Меня учили только искать и убивать. Я не умею исправлять и исцелять.

Я бы так хотела уметь.

Бородач говорит, Веснушка спятила. Ходит везде и бубнит о крови, мраке. О вине хмурей. Тупая творина.

Еще Бородач говорит про Загорье и что надо туда уезжать, все уедут, будут делать там воинов вместо хмурей. Не помню, что такое Загорье и как делаются воины.

Приходит Грибуха с птицей и едой. Я не люблю птицу и еду тоже. Раньше любил. Теперь еда мешает, кусает живот, не дает спать. Я мало сплю. Только день и ночь. Другие ходят и тормошат меня. Говорят, нельзя много спать. Я не много сплю.

Говорят, увезут меня, надо уезжать. Не буду уезжать. Мой дом.

Сжимает горло. Не понимаю отчего. Долго не понимаю, потом понимаю: скучаю. Не помню, как это и для чего. «Скучаю, скучаю», – вертится в голове, не даёт покоя. Много дней не понимаю, не вспоминаю.

Сегодня вспоминаю: скучаю по дочке. Мне сказали, умерла она. Давно сказали. Недавно снилась мне, взрослая совсем, но всё равно умерла. Вспоминаю это и засыпаю спокойно.

Через незримый барьер мы входим по Хмурому миру в долину за «замком» Чародея. Я знаю, почему Медный не смог – барьер поставили чароплёты, которые были посильнее его. Но не посильнее нас с Птахой, потому что свою силу мы взяли сами, взяли, сколько смогли, а не получили какие-то крохи взаймы у наставников.

Здесь, на Хмурой стороне, силуэты башни едва видны, а красивой долинки и водопадов нет вовсе. Есть давно пересохший колодец, сгрудившиеся поодаль озябшие кочки и мост, он теперь совсем рядом, и мы должны пройти по нему туда, вдаль, где едва теплится огонек маяка.

– Я встречала этот мост прежде, – говорит Птаха.

– Я тоже.

– Мне он не нравится.

– Мне тоже.

Идём к мосту по призрачно-туманной дороге, вперед и вверх, идем, стараясь смотреть не на мост, а на парящий проблеск маяка. Птаха пропадает из виду, но я знаю, что она рядом. Только это понимание удерживает меня от того, чтобы остановиться. Мост пугает и подавляет, переставлять ноги ужасно трудно, ужасно не хочется, но, если я остановлюсь – снова сделать шаг вперед будет почти невозможно.

Мы подходим всё ближе и ближе к мосту, и с каждым нашим шагом он становится всё больше и больше, огромней самой широченной дороги, по которой мне когда-либо доводилось ходить или ездить. Другой конец его теряется в тумане. Наверное, нам не хватит жизни, чтобы добраться до конца.

Кочки, сначала подавшиеся за нами, остаются позади, не смеют переступить границу, очерченную призрачным свечением гнилушек у моста. Кочки остаются за пределами этого пятна света и начинают петь.

Я и не знал, что они умеют издавать звуки.

Кочки поют, тоскливо и жалобно, и мне снова хочется повернуть назад, чтобы взять их на ручки и погладить хохолки – не потому что они просят об этом, а потому что мне хочется их утешить: своим пением они не пытаются меня остановить, напугать или предупредить – они прощаются, страдая и скорбя.

– Я вернусь. Мы все вернемся.

Именно это я сказал в солнечном мире Медному и загорским наставникам, которые остались ждать нас в башне. Именно это я сказал, впервые за много дней посмотрев деду в глаза. Те же слова я говорю теперь кочкам Хмурого мира, и они не верят мне так же, как не верят наставники и Медный.

Твою мракову мать, я не собираюсь делать тут ничего такого, из-за чего потребуется скорбеть и оплакивать меня, но все вокруг, кажется, знают об этом куда больше моего и им виднее.

– Ясное дело, мы вернемся, – нетерпеливо говорит Птаха и берет меня за руку. Она что, не чувствует? – Идём уже!

Мост гудит, как варочий подъемник, на который влезло слишком много варок. Мост сложен из диковинного черно-синего камня, который оброс серой плесенью, трещины между камнями чуть подсвечены гнилушками и кажутся огромными разломами, ведущими прямиком в пропасть. Мост гудит торжествующе и жадно, он рад меня видеть, и это значит, чего-то я всё-таки не понимаю.

Примерно всего, пожалуй.

Мост качается и пляшет под нашими ногами, как плясал когда-то стол в испытарии, только ни у кого из них не было вышитой варочьей рубашки, потому Псина сможет увести меня политой кровью дорогой к маяку, на который смотрят две луны, хотя в Хмуром мире не бывает ни лун, ни солнца.