Джейсон Рейнольдс - Человек-Паук. Майлз Моралес

– Э-э, нет! – крикнул Майлз. – Выйду через секунду. Сейчас только… э-э-э, причешусь.

Он знал, что мать не поверила. Впервые в жизни ему стало спокойно от мысли, что она, скорее всего, подумала, будто он… расслаблялся. Майлз стянул маску и попытался рукой пригладить волосы.

– Рио! – крикнул отец. – Иди сюда, посмотри!

– Поторопись, Майлз. Я не хочу, чтобы вы ехали слишком поздно. Ты ведь слышал, что твой отец говорил об этих хулиганах, которые грабят школьников, – мать отошла от двери в ванную, бросив мужу по пути: «Ну, что там еще?» .

Майлз прислушался к удаляющимся шагам матери, а затем стремительно прокрался по коридору в свою спальню. Он запихнул маску в рюкзак и схватил со стола расческу, чтобы поддержать свою историю о причесывании в ванной.

– Ну все, я готов, – сказал Майлз, входя в гостиную с таким видом, будто он не проторчал в ванной целую вечность. Причесаться, причесаться, причесаться. Челку прямо, слева, справа, затылок. Именно в таком порядке. Мама стояла возле дивана и читала какое-то письмо, которое тут же прижала к груди, как только Майлз вошел в комнату. Майлз догадался, что это был очередной счет – они постоянно приходят. Однако, если бы он спросил, это вызвало бы еще одну лекцию о том, как важно, чтобы он хорошо учился в школе. А после трех дней наказания он не вынес бы новой нотации.

– Расческой тут не поможешь, сынок, – сказал отец и похлопал мать Майлза по ноге, чтобы вывести ее из транса. – Рио!

Все еще озадаченная, она свернула письмо, запихнула обратно в конверт и передала его отцу Майлза.

– Э-э, извини, – сказала она и подошла к Майлзу. Она провела рукой по его волосам. – Тебе пора постричься, дорогой.

– В следующие выходные, как приедешь, пойдем в парикмахерскую. Не могу допустить, чтобы ты начал лаять, – подколол его отец.

Майлз продолжил причесываться, не обращая внимания на родителей.

– Готов? – спросил он Ганке. Тот уже встал с дивана и перебросил рюкзак через плечо, на его лице появилась глуповатая улыбка. Ганке всегда любил такие моменты с Майлзом и его семьей. Больше простора для шуток.

– Ага. До свидания, миссис Эм, – Ганке обнял ее.

– Пока, Ганке. Присмотри за ним, пожалуйста.

– Я пытаюсь, но парнишка чокнутый.

– Пошел ты, – сказал Майлз, обнял мать и поцеловал ее в щеку.

– Мистер Джефф, – Ганке протянул руку. Отец Майлза крепко пожал ее. Лицо Ганке перекосилось в болезненной гримасе.

– В следующее воскресенье у нас вегетарианский ужин. Ты за?

– Как всегда! – откликнулся Ганке.

Отец Майлза посмотрел на жену и покачал головой.

– Я пытался, дорогая. Но не сработало, – он засмеялся.

– Ладно, ладно, мальчики, будьте осторожнее, пожалуйста. Ганке, передавай маме привет от меня. Майлз, позвони нам, как доедете.

– Конечно, – он засунул расческу в сумку.

– Только не забудь, милый.

– Не забуду.

Выйдя на улицу, Майлз собирался спросить Ганке, как прошли выходные, учитывая, что дома у того дела шли не очень после развода родителей. Но Ганке умел предчувствовать подобные неуклюжие вопросы и, прежде чем Майлз успел открыть рот, сделал выпад первым.

– Кое-что хотел у тебя спросить уже очень, ну, давно, – Ганке завязывал шнурки, сидя на последней ступеньке крыльца. Майлз поймал свой вопрос на кончике языка и смахнул за щеку, как жвачку, припасенную на попозже. Майлз знал, что Ганке, скорее всего, готовит его к шутке, над которой раздумывал последние тридцать минут. Он относился к тому типу друзей, которых нельзя оставлять наедине со своими родителями, потому что они начнут задавать всевозможные глупые вопросы, докапываясь до унизительных секретов, которые твои мама и папа считают милыми. Что-то вроде «Майлз всегда плакал в День Мартина Лютера Кинга. Но не потому, что случилось с доктором Кингом, а потому что по телевизору и радио проигрывали записи его речей, и Майлзу казалось, что он звучит, как призрак» . Или «у Майлза был синдром раздраженного кишечника, и он обделывался в штаны до десяти лет» .

– Что? – вздохнул Майлз, когда они проходили мимо дома миссис Шайн. Он вспомнил, как вонял матрас, который он выносил из ее подвала, как эти загадочные пятна и клочки белой свалявшейся кошачьей шерсти терлись об его щеку. Бр-р-р.

– Хорошо, только не злись, – Ганке подготовил Майлза, – но…

– Давай говори уже.

– Окей, ну… твоя фамилия. Я ничего не понимаю.

– Что? Моралес?

– Ну да.

– Я наполовину пуэрториканец.