Симона Вилар - Сын ведьмы [litres]

А потом настал день, когда тот же Мокей вдруг велел Саве увести всех.

– Он рядом, я ощущаю его приближение. И он постарается погубить всех, кого только сможет.

Добрыня тоже чувствовал: что-то менялось, что-то сдвигалось в мире, как это было недавно, когда они бились с Кощеем. Значит, размыкает он горы, выходит…

Сава собирался в дорогу, ему помогали бывшие пленные, но и те нет-нет да замирали, вслушивались, на лицах всякое было написано: у кого страх, у кого злоба, один из варягов даже подошел, сказал, что готов остаться и помочь. Жизни не пожалеет, но постарается подсобить. Однако Добрыня только похлопал его по плечу:

– Уходите, если не желаете отвлекать меня заботой о вас.

А вот Забава так и вцепилась в посадника:

– Я с тобой! Ты ведь не для того за мной пришел, чтобы теперь прогнать.

Он ласково коснулся ее дрожащих губ, сказал, что еще не ведает, чем все обернется, не знает, кем вернется к ней сам.

– Мне все равно! – плакала девушка. – Я тебя выбрала и буду ждать, кем бы ты ни был.

– Не стоит ждать! – резко оторвал от себя ее руки посадник. И уже мягче добавил: – Помнишь, ты хотела боярыней стать? Так вот, пойдешь с Савой, он тебя в Новгород доставит. А там такая краса да разумница, как ты, любого к сердцу припечатает. Славно жить будешь, долго и счастливо. Меня же оставь. Я приказываю – оставь!

Когда они ушли, когда стихли отдаленные рыдания девушки, Добрыня заметил неподалеку мать и Мокея. Ну, Мокей-то понятно, он кромешник, ему уходить некуда. А вот Малфрида… Она на все шла, чтобы возродить чары и помочь ему. И она не уйдет. Хотел было спросить, что ведьма задумала, но не стал: ее лицо, какое-то болезненно сосредоточенное, и взгляд, будто обращенный внутрь себя, не располагали к вопросам. Она уже начала колдовать, глаза ее горели, волосы взмывали, шевелились, как живые.

Добрыня опоясался мечом, поправил шлем и пошел туда, откуда слышал приближение. Солнца не было, темные облака снова закрыли горы, мир как будто притих, но время от времени слегка подрагивал, ощущались тяжелые толчки поступи. Ну что же, если Кощей приближается, чего тут дивиться…

Тени в тумане колебались, неясно было, куда смотреть. И от этого в душе росли страх и напряжение, дышать становилось трудно. Добрыня собрался и вдруг понял, что страх таится не в нем самом, а веет на него влажной туманной сыростью откуда-то извне. Значит, это не его страх, а нечто постороннее, как морок, как колдовство, насылаемое чужой недоброй волей. Выходит, что Кощей начал бой еще издали, даже не приблизившись. И осознание этого помогло Добрыне сохранить ясность мысли, укрепить нежелание поддаваться давящему ужасу.

Он уже дошел до моста через Смрадную реку, приготовился ждать, когда вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. И не Кощей – его поступь еще глухо отдавалась в земле. Добрыня оглянулся и едва не выругался.

– Да что вам тут надо? Родители, видишь ли! Убирайтесь! Вы только мешаете.

Мокей и впрямь отступил. Дивно, что, несмотря на приближение Кощея, его глаза не стали темными дырами, а единственный живой глаз был напряжен, вглядывался в туман. В руке Мокей держал острый тесак из заточенного камня. И с этим он на Бессмертного вышел?

У Малфриды же вообще ничего не было. Только ее желтые горящие глаза с узкими хищными зрачками. Но ее колдовство всегда уступало чарам Бессмертного, на что же ведьма сейчас надеется? Нелепица какая-то. Того и гляди Бессмертный колдун учует ее присутствие, подчинит себе, как и ранее, когда превратил помимо ее воли в Ящера и заставил напасть. И случись подобное… тогда у Добрыни только больше хлопот прибавится.

– Да уходите же вы! – разгневался посадник.

Малфрида и Мокей быстро переглянулись – Добрыне даже показалось, что они обменялись мыслями. Потом Малфрида повернулась к нему, вгляделась. Даже зрачок ее на миг расширился, взгляд стал почти проникновенным, человеческим.

– Тебе сейчас не о нас думать надо. Но будь по-твоему, в стороне останемся. Однако и ты учти: если начнешь побеждать Темного, то проиграешь. Поэтому остановись, как только почувствуешь победу. Пусть убирается, не добивай.

И это родная мать такое советует? Победить и отпустить?

– Я сам знаю, как мне быть, – огрызнулся Добрыня.

– Если знаешь, то не забудь, что Кощей Бессмертный – твой дед. Так уж вышло, что вы родня и в тебе его кровь. А родню убивать нельзя ни по какому закону.

Добрыня даже поперхнулся, закашлялся. Вот уж подумать страшно… дед! И зачем Малфрида напомнила об этом? Еще больше разозлить хотела?