Себастьян Кастелл - Аббатство Теней [litres]

Он вынырнул из рюкзака со сдобным печеньем в пасти. По-видимому, в некий момент посреди всех умирающих людей и падающих зданий ему или Айшеку удалось разграбить кладовые аббатства с запасами печенья.

– Прости, что?

– Я пытался объяснить тебе, что у тебя…

– Я тебя слышал. Мерзкие мысли. Демон. Большая, уродливая, злая тварь. Однажды я превращусь в одного из них?

Я кивнул.

Рейчис вытащил из пасти сдобное печенье.

– Я превращусь в чудовищную машину для убийств, которая терроризирует всех на своем пути?

– Скорее всего.

Рейчис сел на моем плече на задние лапы, откусил кусочек печенья и некоторое время шумно жевал, а потом сказал:

– Круто.

– Ты идиот, – сказал я.

Он сжал лапу в белкокошачьем эквиваленте кулака и постучал им по моей голове.

– Быть маленьким плаксивым голокожим – симптом Черной Тени? – спросил он. – Потому что это многое бы объяснило.

Прежде чем я успел ответить, он снова залез в мой рюкзак.

– Надо было принести больше сдобного печенья, – сказал он, лихорадочно копаясь и заставляя меня терять равновесие. – Кроме того, почему ты тратишь драгоценное пространство рюкзака, предназначенное для печенья, на это письмо?

– Какое письмо?

Он снова появился на свет, держа в лапах смятый и грязный конверт.

– Тут сказано: «Келлену – голокожему идиоту, от какого-то другого голокожего идиота».

Рейчис не умеет читать. К счастью.

Я взял у него конверт. На нем стояло только мое имя, написанное почти потрясающе элегантно – противореча, как жалкому состоянию конверта, так и темпераменту человека, который послал письмо.

– Это от Фериус, – сказал я, вскрывая конверт. – Должно быть, его сунула в рюкзак Нифения.

– Ну? – спросил Рейчис. – И что в нем говорится?

Малыш,

я, должно быть, начинала это письмо дюжину раз с той ночи на границе с Гитабрией, когда ты вбил себе в голову, что должен уйти. Я написала еще одно, когда девушка (которая настаивает, чтобы я называла ее Нифенией – нужно избавить ее от этой привычки) чуть не погубила меня и гиену, заставив вбежать в горящее здание. Никаких кричащих детей внутри не было, понимаешь, просто дурак, который устроил пожар.

Как бы то ни было, спустя несколько недель после этого я написала еще одно письмо, когда мы наткнулись на Путь Шепчущих Ив. Ты ее еще не встречал, и это к лучшему, потому что, когда она говорит, то говорит бессмыслицу, а говорит она все время. Как можно пребывать в мире, когда вокруг все время дребезжит всякая бессмысленная философия приграничья?

Написала еще пару писем месяц назад, после того как мы отлично провели время с охотником за головами. Парнишка думал, что может устроить мне ловушку, чтобы добраться до тебя. Я тебя спрашиваю, малыш, что такого в маленькой магии, что делает мальчика таким глупцом? Заставила его взять одну из моих долговых карточек в обмен на то, что не врезала ему, как он того заслуживал. Может, он найдет в этом некую мудрость. Но типа как сомневаюсь.

Ну, после всего этого девушка (Нифения, я имею в виду) увидела лицо твоей сестры на буханке хлеба и сказала мне, что мы должны мчаться в Золотой Проход, чтобы спасти белкокота. Это было так же глупо, как и звучало. Тем не менее рада, что мы добрались до малыша вовремя. Видел бы ты след из трупов, который за ним тянулся. После этого мы с Нифенией поссорились. У нас было очень много таких ссор. Хуже тейзана у меня не бывало – в отличие от тебя она никогда не сомневается в Путях аргоси, просто кивает, вроде как поняла, а потом уходит и делает все наоборот. Я пыталась сказать ей, что ты выбрал свой Путь и почти так же хорошо избавляешься от неприятностей, как и влипаешь в них. Но она все равно сбежала. Надеюсь, ты понимаешь, почему я не смогла прийти. Это не Путь аргоси. Тем не менее, поскольку я, похоже, не могу перестать писать и переписывать одно и то же письмо снова и снова, я решила, что лучше отдать ей это для тебя. Все остальные я выбросила, кроме первого, так что увидишь, что все мои блуждающие мысли в конце концов вернулись в то же самое место.

Я вынул второе письмо из-за первого, мои пальцы неловко крутили его. Я не был готов к странной интимности, которую ощущал при виде слов, написанных рукой моей наставницы. Радость держать в руках то, что она написала только для меня, лишь обострила ужасное напоминание о том, что она за тысячу миль отсюда, что я никогда не увижу ее снова и что все это случилось благодаря моему решению.