Себастьян Кастелл - Чёрная Тень [litres]

– Неплохие здесь штучки, – негромко протрещал Рейчис, осматривая фигурки и артефакты, стоявшие на темных дубовых полках. – О-очень неплохие.

Я говорил ему не входить, но Рейчис не особо слушается приказов.

– Перестань пускать на них слюни, – сказал я, мягко пнув его. Берен уселся в одно из мягких кресел и жестом указал мне такое же.

– Ты – весьма замечательный юноша, Келлен из джен-теп.

– Келлен Аргос, – поправил я его, хотя и это имя прозвучало как-то неправильно, но я не хотел, чтобы меня принимали за одного из тех, чьи жестокие интриги едва не уничтожили Семь Песков. Берен кивнул.

– Конечно, конечно, – он потянулся к стоявшей на столике хрустальной бутылке, разлил ее темно-янтарное содержимое в два бокала и протянул один мне. – Это пацьоне, – произнес он, будто, услышав название напитка, я должен был испытать священный трепет.

Я сделал глоток. Конечно, я уже пробовал алкоголь, но, возможно, ничего более замечательного, чем пацьоне, я в жизни не пил. На вкус напиток был как смесь персика и какой-то пряности и сначала обжигал, потом холодил и снова обжигал кончик языка, постепенно обволакивая и согревая горло.

Рейчис, заглянув мне через плечо со спинки кресла, принюхался.

– Дай, – безапелляционно заявил белкокот.

Одна только мысль, что белкокот будет пить из моего бокала, показалась мне некультурной – не говоря уже о негигиеничности, – но, демоны преисподней, маленького засранца едва не съел крокодил всего несколько часов назад. Поэтому я неохотно поднес к нему стакан. Он окунул туда лапу и облизнул ее.

– Ах, хорошо, – промурлыкал он, и его мех стал коричневато-янтарного оттенка, почти под цвет напитка. Белкокот окунул лапу еще три раза, а потом я забрал у него бокал. Пьяный Рейчис – не лучшая идея для приличного общества.

Пить после того, как в мой пацьоне совал лапу белкокот, было противно, но я сделал второй глоток. Он был еще лучше первого.

Берен наверняка заметил изменившееся выражение моего лица.

– Из моих личных запасов, – сказал он, щедро отхлебнул и поставил бокал на подлокотник своего кресла. – Пожалуй, самая дорогая вещь, которую я покупал. После Академии, разумеется.

– А что будет с Академией? – спросил я.

Он устало вздохнул.

– Я не уверен, Келлен. Ты и представить себе не можешь, сколько денег нужно, чтобы ее содержать. Чтобы уговорить лучших учителей и мастеров жить в приграничье, чтобы снаряжать посольства, которые мы отправляем к влиятельным семьям из Дарома, Берабеска, Гитабрии, иногда даже к некоторым джен-теп… это все очень нелегко, – он обмяк в кресле, и внезапно вид у него стал совсем измученный. – А главное, нужны время и силы, чтобы Академия не костенела и не умирала, чтобы мой собственный народ поверил, что от нее не исходит никакой угрозы. Чтобы все были в безопасности, – он поймал мой взгляд. – Знаешь, Келлен, ты мог бы с этим помочь.

– Я?

– Не надо так удивляться. Ты умен и находчив. Ты куда крепче, чем выглядишь и, по-моему, чем сам о себе думаешь. Мне было бы гораздо спокойнее снова открывать Академию, если бы я знал, что ты, Келлен, – тоже ее часть.

Почему-то я никак не мог понять его слова. Я не был пьян, в пацьоне вряд ли была подмешана отрава, но то, что он мне предлагал, не укладывалось в голове.

– Ты стал бы студентом, – объяснил он, увидев ошеломленное выражение моего лица. Он поднял руку. – Без платы за обучение. Все за счет Академии. Ты мог бы стать военным стратегом, или механиком, или даже философом, если хочешь. Я был бы благодарен тебе за помощь.

У меня в голове одна за другой возникали картины, как я уверенно шагаю по мраморным коридорам Академии. Я представлял себе, как вбегаю в позолоченные комнаты и тихо сажусь среди гениальных студентов, которые съехались со всего континента. Уважаемые ученые будут стоять перед нами и делиться своей мудростью и замечательными знаниями, а потом отходить в сторону и весело наблюдать, как мы, завтрашние лидеры, обсуждаем и спорим по поводу глубоких философских материй. Мне казалось, что изобретение устройств и приборов давались бы мне легко, но философия притягивала меня больше всего. Среди моего народа иностранных философов уважали, даже если они не владели магией. Волшебство раньше называли натурфилософией.

Но в приграничье быстро учишься одной вещи: за все нужно платить.

– Вы говорили что-то про обеспечение безопасности. Вы хотите, чтобы я был кем-то вроде охранника?

– Ничего такого официального. Но я думал, что, если ты просто будешь здесь, уже будет безопаснее, – он печально улыбнулся Рейчису. – Ты и твой замечательный белкокот, если, конечно, ты сможешь удержать его от пьянства.