Михаил Игнатов - Пустошь. Нулевой круг [litres]

Сегодня сестры с нами нет. Мама сразу сказала, что день будет суетливыми и громким. Нечего ей слушать то, что будут кричать старики. Ей-то самой хотелось увидеть бабушку с дедушкой, но мама была непреклонна. Вот и осталась она на попечении старшего нашего сборища живого товара. Тот, конечно, был совершенно этому не рад и, в свою очередь, озадачил того парня, что был нашим погонщиком. Тому деваться было уже некуда. Я украдкой от мамы шепнул ему пару слов, показал кулак, сунул монету и был почти спокоен за сестру. Он с неё глаз не спустит.

– Кого там принесло? Ясно написано – закрыты мы! Читать не умеешь?

Да, написано было. Прямо на двери, мелом, криво. Но мы-то не покупатели.

– Ты кто? – мама смерила взглядом кричавшего и отвернулась, оглядывая тёмную лавку. – Сарик? Сирана здесь? Или Марвит?

– Здесь, – уже тише ответил парень лет восемнадцати, по очереди оглядывая нас.

Может быть, я предвзят, но мне чудились в его облике черты Скирто. Вроде и лицо у него правильное, совсем не похожее, и глаза карие, и рост с плечами ого-го, и опрятен, и чист он. А попробуй себе докажи, если кажется, что и глаза у него бегают подозрительно и руки об себя вытирает, будто они грязные. Плохо, когда тебе известно что-то о человеке до первой встречи. Хорошо, когда ты знаешь, что от него можно ожидать. Сначала Калио рассказала о слухах про него, а вчера и ростовщик в разговоре с мамой, когда обсуждали будущее лавки, почти открыто признал, что этот Сарик им куплен. Сказал, что тот будет управлять для него пекарней. Как бы иначе новый хозяин оставил на службе человека, который целый год только и делал, что причинял лавке убытки?

– Ну, так зови, что стоишь?

– А вы кто такие? – парень за прилавком не шевельнулся.

– Просто Сирану зови, тебе какое дело, молокосос?

– Ага.

Сарик попятился от окрика мамы и задом вышел в дверь. Она, в отличие от лавки Калио, была напротив входа. Совсем дешёвая, сплетенная в несколько слоёв из чего-то похожего на привычный мне камыш. И мама только что сделала мне выговор о моём взгляде? Что же у неё в глазах, если парень даже побледнел и забыл все свои вопросы?

– Крысёныш, – с явно различимой ненавистью, с которой она раньше говорила только о Кардо, процедила мама.

– А? – Она тоже думает, что он похож на Скирто?

– Мы с пустым бурчащим брюхом, засыпая в холодной конуре, видели сны, что взяли в сезон работать на ферму и можно хоть пожрать. Ученичество было мечтой! Крысёныш, предавший двух мастеров!

Мама отвернулась от двери, и я понял, что Сарик видел в её глазах. Она говорила о голоде Монстра в моих, а я в её замечаю отблеск смертоносной стали. Так сверкает наконечник моего копья. И я вспомнил разговор с Ракотом.

– Парень, ты, конечно, уезжаешь, и мы никогда не увидимся, но мне хотелось бы, чтобы ты не держал зла на меня.

– Да я вроде и не держу? – удивился я. Все, к кому у меня были счёты, наказаны на площади. К чему этот разговор? Зачем вообще лезть ко мне? Снова и снова?

– Знаю, что не держишь. Моя должность тому свидетельство. Ведь скажи ты хоть слово, и я бы лёг рядом с Кардо, как его правая рука, а не стал главой.

– Ты говоришь о подлостях, – скривился я. – Чтобы я стал ровней Вирглу? Никогда. Чтобы я решал чужими руками мелкие обиды? Я даже Орму отпустил. Или ты спасал её, отправив прочь?

– Никогда её не любил, – Ракот скривился. – Спасать… И мысли такой не было. Мне самому спокойнее без неё. Я знаю, с кем ты хотел посчитаться, то сразу посчитался на экзамене. И за сына тебе тоже благодарен. За обоих.

– Так это Тукто предложил поговорить со мной? – Я начал понимать.

– Не только, – помотал головой Ракот. – Я сам этого хочу. Я решил всё до конца обговорить. Чтобы ты меня понял. Не люблю недомолвок. Особенно последнее время.

– А оно мне надо? Понимать? Тебя?

Я посмотрел на Ракота так, как смотрел три дня назад на пришедших с дядей Ди. Я теперь легко могу это делать. А то он слишком спокоен, говоря о понимании. Мне понятно, почему Тукто наседал на отца. Если небо не отвернётся от него, то года через три он с семьёй, а значит и с отцом, приедет в Морозную Гряду. И мы снова встретимся. А ученик у меня, похоже, перестраховщик. Недаром пару дней назад спрашивал, не держу ли зла на его отца. Решил зайти с другой стороны.

– Надо. Мне надо. Как много ты знаешь о своей матери? Насколько хорошо ты её понимаешь?

– Её трогать обязательно? – А действительно, не преподать ли урок некоторым главам, которые зря треплют языком? Как там мама говорила о нём? Склоняется перед силой?