Юрий Никитин - Трое из Леса. Трилогия [litres]

Скорее бы шли годы, подумал Боромир тревожно. Старики унесут опасное знание в вирий или к Ящеру, родство с берами забудется, а внуки даже знать не будут, что совсем недавно вышли из звериного мира. Надо лелеять солнечную каплю в сердцах, которую заронил бессмертный Род!

– Мир дому, – сказал он густым сильным голосом, медленно и опасливо спускаясь по земляным ступенькам, склизким от сырости, в просторную землянку старого Тараса. – Пусть Чур оградит тебя от Ящера!

– Слава Чуру и светлым богам, – прозвучал простуженный голос.

В землянке влажно и жарко, посередке утоптанного земляного пола плоские камни, вбитые в землю, на них еще светятся багровым огнем крупные угли. Зловещие блики прыгают по неровным стенам, из которых свисают засохшие корни. Иные выпучиваются мощно и нагло, в них чувствуется шевеление, то ли холодные соки с силой прут из тайных глубин в толстые стволы, а оттуда к ветвям и листьям, то ли крупные черви и жуки в тепле и безопасности жрут мощно, спешат взматереть и наплодить потомство.

Древний дед Тарас сидел перед очагом, зябко вжимаясь спиной в теплую стену. На ногах короткая шкура бера, одной рукой Тарас пытался натянуть ее до подбородка, а другой нерешительно трогал последней щепочкой угли. Самый старый в деревне, он не умер потому лишь, что не решил, кем станет: домовым или лешаком. Добро бы в доме, за детьми нужен глаз да глаз, но всю нелегкую жизнь мечтал попасть к берегиням. Видел одну краем глаза в молодости, сердце зашлось, но семья, дети, хозяйство, некогда на небо взглянуть! Теперь вот-вот высвободится из дряхлого тела… но и душа, видать, постарела. И к берегиням охота, и не меньше в охотку кус жареной печеночки, что бросают в угол домовому.

– Боромир, – спросил он осторожно, – а что жрут лешаки? Ежели лягух или пиявок…

Боромир грозно сверкнул очами, с грохотом ударил посохом о камни очага:

– О чем мыслишь? Ты жив. Помогай светлым богам в борьбе с темными! Вон у тебя дубина резьбой недоукрашена, охрой не расписана. Как без красоты воевать с Врагом? Лепота, Труд…

– Я помогаю, – перебил Тарас хриплым простуженным голосом. – Только уже не боец. Бе… медведя голыми руками ломал, как медовые соты, а теперя…

– Не боец? – удивился Боромир. – Все мы бойцы, поединщики! Если горшок не украсить волнистыми линиями, то оскудеешь едой, если одежду не обнарядить – Враг проберется к сердцу! А у тебя вон ложки не расписаны, петли на куртке оборваны… Хоть это можешь сделать?

Тарас кивал, кутался в шкуру, оголив желтые худые ноги. Ссохшийся, скрючившийся под старой шкурой с вытертым мехом, он уже теперь казался домовым. Волхв прав, Мара с ее дочками – а их у проклятущей двенадцать! – сгубила больше, чем лесные звери. Надо давать отпор, надо… Но у молодых сил больше, а ему бы успеть решить: домовиком или лешим? Ведь кроме берегинь и леших в Лесу бродит нежить, души чужих мертвяков. Этих зайд, забредших в Лес невесть откуда, убивали и закапывали. Теперь бродят по ночам, кидаются из темноты, пьют теплую кровушку. Тарас в молодости барсов давил, беру хребет ломал, но нежить, сказывают, смахивает на больших жаб, а лягух Тарас боялся и маленьких. У бера шерсть теплая, а у жаб – холодная, склизкая кожа. Даже от махонькой жабы бывают большие бородавки, а чего ждать от нежити?

Он коротко вздохнул, перевел глаза на волхва. Тот гремел на всю землянку, грозно потрясая жилистыми руками:

– …все деревянное покрыть резьбой, так и скажи своим! Глину расписать цветами, куда невестки глядят? В дупле ли, землянке – должно быть чисто! Но следи, чтобы мусор не выносили, а жгли в очаге…

Он сердито умолк. Старик кивает, но глаза далеко. Лицо как печеное в золе яблоко, щурится в улыбке. Домовиком, дескать, нужнее. Возле берегинь – для себя, а домовиком, мол, послужит семье и после смерти, как подобает человеку. Жить, правда, придется похуже, но душа за детей будет покойна. Жароок, старшой, до седин дожил, а вспыхивает как береста. Семенко, середульный, еще крепче – первый кулачный боец, далеко ли до беды? Младшенький, Вырвидуб, был во всем хорош, но погиб на охоте, оставив двоих детей. Внуки вовсе нескладные, особенно старший, Таргитай… Девятнадцать весен минуло, а ему бы все играть на дуде да за девками бегать! Придется домовиком. Будет следить, дабы блюли обычаи пращуров, ухаживали за могилками, поминали в Навий день, помогали родне, соседям, сиротам…

– Сыновья на охоте? – рявкнул Боромир, грубо вторгаясь в думы.

– Пошли к Неустроихе… Ее дупло разваливается. Мужики собрались, помогают перебраться в землянку.