Джим Берд - Человек-Паук - Заклятый враг

Октавиус поднял одну из металлических конечностей и приблизил к себе. Как и тогда, в их камере, он открыл маленькую панель на поверхности щупальца и вытащил устройство. Человек-паук заметил, что один конец его обуглился.

– Оно послужило великой цели, – ответил Октавиус, крутя «яйцо» в руках и рассматривая его потускневшими глазами, – но путешествие и его тяготы оказались слишком большой ношей. Теперь это просто хлам.

Осьминог еще раз оглядел устройство, а затем бесцеремонно зашвырнул его в море.

Человек-паук дернулся, но не поддался своей первоначальной реакции перехватить «яйцо» и попробовать использовать для лечения Генри Хейса. Вместо этого Паук решил, что Доктор сказал ему правду, так что просто уставился на своего заклятого друга.

– Как себя чувствуешь?

Доктор ответил не сразу. Он молча сидел минуту-другую, словно обдумывая вопрос или внутренне изучая свой разум и его мысли.

– Так же, – ответил он.

Человек-паук решил, что с него хватит. Чувствуя раздражение из-за потери устройства, – черт побери, он целые дни потратил на эту заваруху, – Питер решил выместить весь гнев на своем соратнике по побегу.

– Что это вообще означает для парня ради тебя, Док? Тебя бросает из стороны в сторону, как пассажиров на американских горках в парке «Кони-Айленд». В одну минуту ты мистер Мегасуперзлодей, в другую – ты уже капитан Помогашка, а затем снова превращаешься в Доктора Осьминога.

Он остановился, запнувшись на следующих словах:

– Определись уже.

В капсуле повисла недобрая тишина. Наконец Октавиус снова заговорил.

– Ты прав, – ответил он, – но, как я уже тебе сказал: преступник однажды – преступник навсегда. Общество превратило эту поговорку в прописную истину, так что я вынужден ей следовать.

– Отто, это просто хре...

Рука Доктора взметнулась в воздух, перебивая его.

– Не будь таким грубым, мой слабоумный друг. Когда я вернусь на материк, в общество, мне стоит заняться былыми приключениями. Это мое финальное решение.

Человек-паук почувствовал, как что-то шевельнулось у него в мозгу. Нет, вовсе не та часть, где Доктор говорит, что хочет снова стать преступником, а то, что Осьминог использовал слово «друг»...

Подбородок Паука взметнулся вверх. Под маской он улыбнулся.

– Враг – это попросту друг, которого ты еще не повстречал.

Октавиус уставился на него.

– Безвкусно, – постановил он, – и излишне слащаво.

Герой покачал головой.

– Эти определения вроде как противоречат друг другу, Док, но прямо сейчас мне плевать.

– Я уловил смысл, – добавил Доктор. – Кто это сказал?

– Один хороший человек, – ответил стенолаз. – В то время я его не слушал, но он сказал, что я еще вспомню его слова. Полагаю, я и вспомнил тогда, когда было нужно.

Он посмотрел на своего давнего противника.

– Это же конец, верно?

Казалось, будто Отто Октавиус поднимается, но он не двинулся с места.

– Да, на сей момент. Когда мы встретимся снова, все будет как прежде. Мы враги.

В его словах не было злобы или угрозы, Человек-паук сразу это почувствовал. Доктор Осьминог просто констатировал факт. Он был преступником, убийцей и интриганом, но в основном не заговаривал никому зубы. Чего нельзя было сказать о большинстве других врагов Паучка.

– Я не могу это принять, Док, – вздохнул он, – и не верю, что ты этого хочешь. Так что предлагаю тебе вот что: когда вернемся в Штаты, посмотрим, что тебе захочет предложить ЩИТ. Ты можешь помочь Генри Хейсу, возможно, поработаешь над новым искусственным интеллектом...

Он остановился, ожидая реакции.

– Я могу быть твоим, ну, знаешь, наставником, или как это теперь называют, помогу тебе быть незлым. Эй, может, даже Мстители смогут...

Смех Доктора заставил героя замолчать.

– Что? Почему никто не смеется над моими шутками, а когда я говорю серьезно...

Октавиус перестал смеяться.

– Но ты же не можешь сейчас говорить всерьез. Ты что, планируешь реабилитировать меня, заставить начать с чистого листа? Ты можешь себе это представить? – Он начал смеяться снова, но уже тихо.

Человек-паук снова почувствовал раздражение.

– Да, да, хорошо, и что дальше? Я кидаю тебе кость, Отто. Меньшее, что ты мог бы сделать, – это отказать мягко... придурок.

– Нет, нет, трепись дальше, простак! Я так не смеялся с тех пор, как... с тех пор, как...

Его лицо снова посерьезнело, словно внутри Дока переключили рубильник.

– Нет, никакой реабилитации. Мне еще многое нужно успеть, и мой ум нужен мне самому. Я намерен продолжить работу, направленную на поддержание моего разума острым и сфокусированным. Я был глупцом, что вообще надеялся изменить это. Я должен быть один. Как ты и все остальные сказали, я плохо играю в команде.