Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Каждую ночь Клирик блуждал между ними, безмолвно раздавая порции квирри. Без плаща он казался выше. Запекшаяся кровь растрескалась на кольцах его доспехов. Гвоздь Небес отбрасывал голубые и белые отблески на его кожу и лысый череп. Его глаза, когда он моргал, казались еще более звериными, чем обычно.

Потом он садился, склонив голову, рядом с капитаном, который либо сидел, как каменный, либо наклонялся вперед, чтобы о чем-то рассказывать нелюдю непрерывным рычащим шепотом. Никто не мог понять, о чем он говорил.

Квирри впитывался в их вены, а его горький привкус на языке превращался в медленно распространяющееся тепло, растягивающее пробуждение. И их мысли, освобожденные от телесных лишений, собирались в запоминающиеся формы.

Тени начинали бормотать, как дети, проверяющие, на месте ли жестокий отец.

Из приглушенного хора поднимался голос нелюдя. Он говорил на шейском языке с чужестранным акцентом и глубокими, чужеродными интонациями. Совсем иное молчание опускалось на них, Шкуродеров, а также на волшебника и девушку. Молчание без надежды, молчание людей, ожидающих известий о себе. Из далеких мест.

И начиналась проповедь, такая же беспорядочная и прекрасная, как и сам оратор.

– Вы ушли от света и жизни, – начал он однажды ночью.

Они все еще пробирались через предгорья, следуя вдоль хребтов, окаймленных бесчисленными ущельями, и поэтому разбили лагерь на высоте. Клирик сидел на голом каменном уступе, повернувшись лицом к чернеющей громаде зиккурата Энаратиол. По какому-то счастливому стечению обстоятельств Акхеймион и Мимара оказались на ступеньку выше, так что они могли видеть, как тени гор накрывают лесистые участки за его плечами. Казалось, они нашли его таким, сидящим, скрестив ноги, перед пустыней, которую их артель осмелилась пересечь, – часового, ожидающего, чтобы осудить их за это безумие.

– Вы видели то, что видели лишь немногие из вашего рода, – говорил он. – Теперь, куда бы вы ни пошли, вы сможете оглядеться и увидеть нагромождение сил. Империи неба. Империи глубин…

Его огромная голова наклонилась вперед, белая и восковая, как свеча в темноте.

– Люди всегда остаются на поверхности вещей. И они всегда путают то, что видят, с суммой того, что имеет значение. Они вечно забывают о незначительности видимого по сравнению с остальным. И когда они почитают запредельное – низшее, – они воздают ему должное в соответствии с тем, что им знакомо… Они уродуют его ради своего удобства.

Как всегда, старый волшебник сидел неподвижно, не только слушая, но и размышляя.

– Но вы… вы знаете… Знаете, что то, что лежит за пределами, похоже на нас не больше, чем горшечник на урну…

Внезапный порыв горного ветра пронесся над высокими хребтами, пролетел сквозь ветви корявой сосны, которая расколола камень. Мимара подняла руку, чтобы убрать волосы с лица.

– Вы, кто видел ад мельком, – вещал нелюдь.

– Поход! – воскликнул Сарл хриплым голосом. – Всем походам поход – как я вам и говорил!

Его смех был наполовину булькающим, наполовину дребезжащим, но отряд уже не слышал бывшего сержанта, не говоря уже о том, чтобы посмотреть на него.

– Всему есть место, – продолжал Клирик, – даже смерти. Вы погрузились в глубины, прошли за врата жизни, и вы были там, где были только мертвые, видели то, что видели только мертвые…

Волшебник поймал себя на том, что вздрагивает от черного, сверкающего взгляда нелюдя.

– Пусть он встретит вас, как старого друга, когда вы вернетесь, – закончил тот.

Наступило мгновение задумчивого молчания. Темнота завладела диким горизонтом.

– Сокровищница! – прохрипел Сарл, и его лицо сморщилось от веселья. – Сокровищница, ребята!

«Карта», – подумал в ответ старый волшебник. Карта Ишуаля…

И правда об аспект-императоре.

Киампас мертв. Оксвора мертв. Сарл сошел с ума. И дюжины других Шкуродеров, которых волшебник никогда не знал до их совместного похода… Мертвы.

Плата, которой так боялся Акхеймион, стала реальностью. Кровь была пролита, жизни были потеряны в глубоком смятении, и все это во имя его убеждений… И ложь, которую он произнес во время их ужасной службы.

Расстояние и рассеянность всегда являются двумя приманками катастрофы. Когда он остановился, чтобы вспомнить об этом, первый шаг из башни показался ему абсурдным. Что такое один шаг? А два? И все последующие шаги – один за другим через дикую местность к обсидиановым воротам… Вниз, в горные глубины.