Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Но ведь так поступают дураки, верно? – отозвалась она таким легким тоном, что это могло быть только язвительностью. – Мир быстр, а они медлительны.

Возможно, девушка случайно затронула какой-то его старый и глубокий страх. А возможно, просто шокировала Сому окончательной легкостью, с которой осудила его. Так или иначе, молодой нильнамешский кастовый аристократ резко остановился, ошеломленно глядя, как остальные плетутся мимо него, и еле увернулся от Галиана и его дразнящей попытки ущипнуть его за щеку.

Позже Акхеймион присоединился к нему на тропе, тронутый больше воспоминаниями об Эсменет и сходством ее язвительности с поведением Мимары, чем настоящей жалостью.

– Дай ей время, – сказал колдун. – Она жестока в своих чувствах, но ее сердце прощает… – Он замолчал, понимая, что это не совсем так. – Она слишком быстра, чтобы не оценить эти… трудности, – добавил старик.

– Трудности?

Акхеймион нахмурился, услышав раздраженный тон Сомы. Дело в том, что волшебник был согласен с Мимарой: он действительно считал этого человека дураком – но дураком с добрыми намерениями.

– Ты когда-нибудь слышал поговорку: «Мужество для людей – корм для драконов»? – спросил он.

– Нет, – признались пухлые губы. – Что это значит?

– Что храбрость сложнее, чем думают простые души… Мимара может быть много кем, Сома, но простота – это не ее черта. Нам всем нужно время, чтобы построить заборы вокруг того, что… что случилось.

Широко раскрытые карие глаза с минуту изучали старого мага. Даже после всего, что они пережили, тот же приветливый свет озарял взгляд Сомы.

– Дать ей время… – повторил скальпер тоном молодого человека, набравшегося мужества.

– Время, – сказал старый волшебник, продолжая свой путь.

Потом он поймал себя на том, что надеется, что этот глупец не перепутает его совет с отеческим разрешением. Мысль о мужчине, ухаживающем за Мимарой, заставила его ощетиниться, как будто он действительно был ее отцом. Вопрос о том, почему он так себя чувствует, мучил его большую часть дня. Несмотря на всю ее капризную силу, что-то в Анасуримбор Мимаре требовало защиты, и эта хрупкость настолько не вязалась с тем, что она говорила, что это могло показаться не только трагичным… и красивым. Это ощущение было слишком необычным, чтобы долго выдерживать суровость мира.

Это осознание, во всяком случае, делало ее общество еще более раздражающим.

– Эта женщина спасла тебе жизнь, – сказал Друзу Поквас как-то вечером, когда толпа снующих туда-сюда мужчин нашла их рядом. – В моей стране это имеет серьезное значение.

– Она всем нам спасла жизнь, – возразил Акхеймион.

– Я знаю, – торжественно ответил высокий танцор меча. – Но в особенности тебе, чародей. Несколько раз.

На лице волшебника появилось выражение удивления.

– Что? – Он почувствовал, как в нем нарастает прежняя хмурость, та, что состарилась в чертах его лица.

– Ты такой старый, – пожал плечами Поквас. – Кто рискует всем, чтобы вытащить пустой бурдюк из бурлящей реки? Кто?

Акхеймион фыркнул от смеха, гадая, сколько же времени прошло с тех пор, как он смеялся в последний раз.

– Дочь пустого бурдюка, – ответил маг. И даже когда какая-то часть его содрогнулась от этой лжи – ибо казалось поистине кощунственным обманывать людей, с которыми он делил крайние и унизительные лишения, – другая часть его пребывала в удивительном спокойствии.

Может быть, эта ложь тоже стала правдой.

Она наблюдает за волшебником при лунном свете, рассматривает его черты, как мать рассматривает своих детей: подсчет того, что она любит. Брови, похожие на усы, седая борода отшельника, рука, прижимающаяся к груди. Ночь за ночью она наблюдает.

Прежде Друз Акхеймион был загадкой, сводящей с ума тайной, которую ей предстояло разгадать. Она едва могла смотреть на него, не ругаясь от гнева. Такой язвительный! Такой скупой! Он сидел, теплый и толстый от знания, в то время как она бродила по его крыльцу, умоляя, голодая… Умирая с голоду! Из всех грехов между людьми лишь немногие настолько непростительны, насколько это необходимо.

Но сейчас…

Он выглядит таким же диким, как и раньше, обвешанный волчьими шкурами, сгорбленный годами. Несмотря на купание в холодных горных потоках – эпизод, который вызвал бы веселье, если бы экспедиция не была так потрепана, – он все еще носит пятно крови шранка на костяшках пальцев и на щеке. У них у всех остались такие пятна.