Туи Сазерленд: Мракокрад [litres]

На самом деле он просто ни разу не думал приказывать неодушевленным предметам.

– Принц Глубин, – королева изобразила сияющую улыбку и шагнула к нему. – Это же просто чудесно. Тебе предстоят удивительные и важные свершения во благо мо… твоего племени.

Глубин уставился на свои лапы, подумав: «Я дракомант. Самый редкий из драконов. Я. Я все же особенный. Владею магией, какой нет ни у кого в Морском королевстве».

Разве что у одного дракона.

Глубин посмотрел на деда.

– Да уж, – с улыбкой произнес Альбатрос. – Какое счастье.

У него за спиной, пока никто не видел, из джунглей выползла и обвилась вокруг шеи чайки лиана. Глубин завороженно смотрел, как птица, не издав ни звука, задохнулась.

Альбатрос же, сохраняя спокойное и дружелюбное выражение на морде, похлопал внука по плечу.

– Еще один дракомант в племени, – сказал он. – Я очень, очень этому рад.

Первое, что он услышал, были голоса из-за пределов тьмы.

– Думаешь, пора? Сейчас? Сегодня ночью?

– Да. Матери ночных всегда это знают. К тому же сегодня ярчайшая ночь, как и предсказывала Провидица. Трехлунная ночь… у нас уже целый век не рождалось трехлунных драконят! Змеи и многоножки, хватит расхаживать, не то ухо тебе отгрызу.

– Только попробуй, и я сделаю так, что у тебя все зубы выпадут.

Короткая пауза.

– Арктик, я же пошутила.

– Ладно. Я тоже.

Слов дракончик еще не понимал, но его переполняли потоки эмоций из обоих умов. Один (мамин, это он знал инстинктивно) был поглощен тревогой, заботой, готовностью любить и защищать, но в мгновение ока эти чувства превращались в ярость. Второй, подгнивший у краев, излучал решительность и холодный гнев.

Зашуршало, и мир наклонился. Внезапно малыш увидел свет – мягкий и приглушенный, льющийся из-за стены, о которой он до того и не подозревал. Свет взывал к нему: выходи, выходи. Выходи сейчас.

– Зачем ты их перекладываешь? – спросил злой голос. – Мы наших держим под снегом.

– А наши вылупляются при лунном свете, – ответила мама. – Хватит ворчать. Им ничто не грозит. Ночные так поступают уже сотни лет.

Рядом что-то резко и громко застучало.

– Не трогай их!

Движение. Закружилась голова. Наступили тепло и покой.

– Почему они разных цветов? – громко, надтреснуто и неровно, в тон постукиванию, спросил неприятный голос. – Из-за нас? Может, вон в том больше от ледяного?

– Нет, – возразила мама. – Яйца ночных почти всегда черные, но те, что вылупляются в полнолуние, серебристые. Вот как это. Не понимаю, почему второе так и осталось черным? Вылупиться-то они должны одновременно.

– Что-то с ним не так, – пробормотал второй, мужской голос.

– С моими детьми, – ответила мама, – все замечательно.

Мир снова наклонился и встал очень устойчиво, так просто его теперь было не опрокинуть. Дракончик ощутил нечто новое, биение второго сердца, медленное и мерное, совсем рядом. Он попытался дотянуться до разума сестренки, но в нем были только мир и тишина. Ни капли стремления поскорей оказаться снаружи, тогда как он знал, что времени не много. В его распоряжении только миг, этот миг.

– Мы слишком высоко, – проворчал злой голос. – Они упадут. Что за глупая традиция! Надо было отнести их в Ледяное королевство.

– Чтобы они там замерзли, едва вылупившись? – язвительно спросила мама.

– Не замерзли бы, – прорычал второй голос. – Не забывай, они наполовину ледяные.

– А уж как твоя мать была бы рада встрече с ними, – отрезала мама. – Моя семья хотя бы не убьет малышей, едва увидев их. Наоборот, защитит их.

– Твоей семье не на что жаловаться. Я привнес в их род королевскую кровь.

Мать угрожающе зашипела:

– Понятно. Соболезную, что к ней примешалась моя, простодраконья кровь.

В голове у дракончика промелькнули сцены насилия, окровавленной чешуи и замороженных когтей. Его матери грозила беда. Надвигалось несчастье, однако он мог его предотвратить. Надо лишь вылупиться сейчас.

Он вжался когтистыми лапками в стенки вокруг, стал толкаться и лягаться, напрягая силенки. Наконец что-то треснуло, и стенка под задними лапками поддалась.

– Смотри, выходит. – Сработало. Родители отвлеклись от свары, особенно мама, все мысли которой теперь занимал малыш, и ее разум возбужденно засиял.

А он тем временем попытался снова мысленно дотянуться до тихого сердцебиения. Умей он говорить, позвал бы: «Выходи со мной! Толкай! Борись!»