Алла Гореликова - Серебряный волк, или Дознаватель

Серж замирает. Потом резко выдыхает сквозь зубы и выплескивает воду из своей кружки на солому. Хлеб летит туда же.

– А знаешь, друг Анже, что-то мне тоже приспичило… испросить у Господа вразумления.

И мы хохочем. Как помешанные… Напряжение ли выходит, внезапная ли надежда… «Он сказал, что я ничего не знаю о Смутных Временах, представляешь?!» – выдавливаю я сквозь смех. «А мне, – вторит Серж, – что за пять лет жизни в монастыре можно было бы запомнить устав!»

Веселье прерывает скрежет засова.

– Кто тут в часовню? – лениво спрашивает стражник.

Мы вместе идем к двери.

– Оба, что ль? – Стражник хмурится и кричит в глубину коридора: – Эй, капитан, которого тут в часовню, разве обоих?

– Одного, – слышим мы зычный ответ, – Анже.

– Ну? – Стражник сует большие пальцы под ремень и щурится. – Кто Анже?

– Он, – кивает в мою сторону Серж.

– А ты тогда куда собрался?

– А я знаю законы, – широко, во весь рот улыбается Серж. – Заключенные имеют право на общение с Господом в любое время.

– Шибко умный? – ухмыляется стражник.

– Сомневаешься? – с дерзкой любезностью парирует Серж.

Я забываю дышать. Так нарываться… Ох, Серж! Но стражник только ухмыляется в ответ на Сержеву дерзость. И говорит:

– Сомневаюсь. Был бы умный, знал бы – я не стану вести двоих сразу.

– Отведешь его и вернешься за мной, – миролюбиво предлагает Серж.

Стражник кивает. Серж отступает на шаг назад, я выхожу в коридор, дверь закрывается, скрежещет засов.

– Идем, – бурчит стражник.

Узкая лестница, стиснутая неровно вырубленным серым камнем, несомненно, мне знакома. И часовня… маленькая, тесная даже, однако потолок ее теряется высоко над головой – и там, под потолком, льется в забранные фигурной решеткой окна дневной свет. Снизу он кажется ослепительным. Свет Господень… Это сделано с умыслом, понимаю я, этот свет сгущается над головой, манит, остается недостижимым… На него смотришь, словно из темной ямы… мучительно, больно… но перестать смотреть, опустить глаза – еще больнее. Да, эта часовня потрясает.

– Ты все-таки не хочешь покаяться, Анже?

Я опускаю глаза. Передо мной стоит Отец Предстоятель.

– Я хочу помолиться, – отвечаю я. – Мне дали время.

– Тревожусь я за тебя, Анже, – качает головой Пресветлый. – Ты изменился. Гордыню зрю в тебе…

Я поднимаю глаза. Свет Господень сияет над моей головой… недостижимый, чистый… смогу ли я с твердостью взглянуть в глаза человеку, коего почитал столь долго? Должен…

– Я многое понял, – отвечаю я. – Чужая жизнь… она тоже учит. Вы мешаете мне здесь, Пресветлый. Я пришел сюда молиться.

– Вот как! – Глаза Отца Предстоятеля суживаются, обжигают меня мгновенной вспышкой ярости и опускаются долу. – Хорошо, Анже. Молись. И я помолюсь за тебя.

Он разворачивается и выходит – не в ту дверь, через которую ввели меня, в другую… Я слышу щелчок ключа и спрашиваю себя, действительно ли в последних словах его была угроза.

Я стою и жду Сержа, и Свет Господень над моей головой клубится сверкающим облаком. Серж прав, думаю я, одна власть стоит другой. Но не тогда, когда ради власти лгут, предают и начинают войну. Свет Господень един для всех…

Вводят Сержа. Он тоже, как и я, долго стоит, глядя вверх. Наконец приходит в себя, глубоко вздыхает. Говорит:

– Веди, друг Анже.

Я подхожу к стене, прислоняюсь лбом к белому мрамору и вспоминаю сэра Оливера. Дар не подводит. Руки сами давят на нужные камни. Стена сдвигается, я делаю шаг во тьму и оборачиваюсь к Сержу:

– Скорее!

Но Сержа не нужно подгонять. Миг – и он стоит рядом со мной, и мы вместе смотрим, как сужается щель, отсекающая тьму от света. И, когда вокруг нас остается только тьма, он выдыхает:

– Всё, Анже. Возвращаться нам теперь некуда.

– Мир велик, – бормочу я. Под ногами проявляется светящаяся тусклой зеленью дорожка. – Пошли, Серж. Мне есть что сказать подземельным.