Донован Фрост - Храм ночи

На упреки сына Конан лишь зевнул и велел выгнать из Совета слабоумных ублюдков, «не обеспечивших прикрытие легкими войсками бронированного клина».

— Впрочем, я не очень помню, в чем был замысел… — проговорил король, зябко кутаясь в меховую мантию. — Наверное, надо было выйти к морю… Да, великое западное море… Простор, воля, кровавые схватки, жаркое солнце…

Голова киммерийца склонилась на грудь, и он захрапел, оставив Конна в полной растерянности и с нехорошими подозрениями в душе. Военные Советы с тех пор проводились без короля.

Хандра была долгой, затем она сменилась неожиданным буйством.

Как-то раз паж в сопровождении телохранителей и оруженосцев вошел поздним утром в опочивальню короля. Это само по себе могло изрядно удивить былых соратников Конана — некогда верный своим варварским привычкам, киммериец и после кровавой битвы, и после утомительного марша или изнурительной попойки вскакивал с первыми лучами солнца. Затем, непременно самолично облачившись, будил задремавших караульных и слуг пинками и зуботычинами. С некоторых пор порядки в покоях государя сильно переменились.

На крики пажа примчалась половина дворцовой стражи, немедленно послали за наследником. Полный самых мрачных предчувствий, Конн вбежал в королевскую опочивальню и увидел лишь распахнутое окно. Розовый куст внизу был совершенно смят могучим телом Конана, которое обрушилось в самую его сердцевину со второго этажа. Часовой, прибежавший на шум и попытавшийся поинтересоваться у отряхивающейся от лепестков и комьев земли августейшей особы причиной столь ранней прогулки, получил приказ отправиться в караулку и удавиться. Киммериец прошел на конюшню и, обнаружив, что парочка стражников распивают пиво вместе с помощником конюха в подвальчике, из непонятного озорства захлопнул дубовую дверцу и подпер ее вывороченной из земли мраморной урной, вывел своего коня… а далее следы короля терялись в лабиринте столичных улочек.

Конн задумчиво поглаживал с трудом водруженную на место двумя королевскими телохранителями урну и размышлял, как отразится на последующих событиях то, что отец при, несомненно, начавшемся помутнении рассудка все еще весьма крепок телом.

Дознаватели мастера Хриса, поднятые по тревоге, вместе с дворцовой стражей в течение трех дней разыскивали короля. Но в знакомстве со злачными местами Тарантии с Конаном вряд ли могли потягаться даже лучшие ищейки Железной башни. Они шли по следу, перетряхивая кабаки, воровские притоны и дома терпимости. И потом, Конан оставался все еще легендарным Конаном в глазах столичных жителей, и у него не было шансов долго блуждать по городу, не привлекая внимания никого из своих подданных.

Его опознала торговка зеленью под личиной подвыпившего гвардейца, что затеял на речной пристани драку с тремя жуликоватыми слугами зингарского купца. Изрядно отлупив их, вояка с победным воем перевернул воз с благовониями в мутные воды Хорота.

Торговка, услышав рык киммерийца, тут же признала короля. А до того его заметили в компании подозрительных личностей на ярмарке возле храма Митры Милостивого. Там гигант, прятавший свое лицо под полями шляпы, сделавшей честь любому забулдыге из кордавского кабака, швырнул в опростоволосившегося ярмарочного шута тыквенной бутылью с такой силой, что бедняга свалился с помоста.

Видели его еще в десятке разных мест, совершенно непристойных для августейшей особы, и везде его появление сопровождалось воплями пьяной драки, женским визгом и грохотом перевернутой мебели.

Наконец, Конн отыскал короля на заднем дворе донельзя грязной харчевни, где тот, будучи пьян до полуобморочного состояния, с подбитым глазом, разбитыми кулаками и в немыслимом рванье, сидел, привалясь к поленнице дров, в обнимку с кудлатым бродячим псом, и распевал скабрезную песенку на мешанине из шемского и кофийского наречий. С большим трудом государя удалось препроводить в дворцовые пределы.

После того случая подобные вылазки повторялись еще несколько раз, в одной из них Конана даже пырнули под ребра ножом в какой-то пьяной драке. Приставленная к королю охрана неизменно упускала из виду своего подопечного, причем киммериец проявлял буквально чудеса находчивости и смекалки, заставлявших вспомнить его аренджунское прошлое, бывший вор умело уходил от погони и погружался в самую клоаку столичных окраин.

Конан в пьяном угаре волок во дворец кого попало, и королевские покои наводнили какие-то темные личности. В толпе изысканных поэтов, томных красавиц и знаменитых стратегов сновали новые знакомцы короля, пугая детей из благородных домов физиономиями отпетых висельников, все время, норовя что-нибудь стянуть, или дать кому-нибудь в ухо.