Майкл Муркок - Сага об Элрике Мелнибонэйском

Я понял, что он способен уничтожить целый мир.

Оуну швырнули на алтарь. Гейнор взял в каждую руку по мечу.

Мои глаза подернулись пеленой.

Мечи стали опускаться. Оуна забилась, пытаясь увернуться, упасть с алтаря.

«Где же чаша?» — подумал я, прежде чем снова провалиться в забытье.

И мне нисколько не было легче оттого, что та же самая сцена, во множестве вариантов, разыгрывалась сейчас во всех без исключения плоскостях бытия. Что мириады моих воплощений и мириады воплощений Оуны умирали вместе с нами в жестоких мучениях.

Умирали, открывая безумцу дорогу к покорению мира.

Никак не ожидал, что сознание вернется ко мне. Во мне сражались — я смутно это ощущал — некие противоборствующие силы, у алтаря как будто началась суматоха… Вдруг почудилось, что я стою в дверях оружейной, с черным клинком в руке. И выкликаю имя Гейнора. Бросаю вызов.

— Гейнор, оставь в покое мою дочь! Ты долго пытался разозлить меня, и тебе это удалось!

Усилием воли я разомкнул веки и поднял голову.

Равенбранд завывал по-звериному, сочась чернотой; на лезвии корчились алые руны. Меч застыл над Оуной, отказываясь повиноваться Гейнору — извивался в руке моего кузена, словно норовя вырваться, высвободиться. Бурезов жаждал убивать всех подряд, а вот Равенбранд, по-видимому, убивал избирательно. Сама мысль о том, чтобы коснуться Оуны, была ему омерзительна. Не знаю, в чем тут дело — может, клинку передались мои чувства? Как бы то ни было, он отказывался убивать — и в том состояло его отлитие от Бурезова, который не ценил человеческую жизнь, как не ценили ее мелнибонэйцы.

Гейнор зарычал. Свет клинков и факелов превращал картину — старая оружейная с алтарем, толпа людей, застывших в самых разных позах — в босховский гротеск. Люди в изумлении таращились на дверь, в проеме которой возвышался человек с черным клинком в правой руке. За спиной человека виднелся коридор, выстеленный телами в коричневых рубашках. Клинок был обагрен кровью, как и иссеченный доспех и драный плащ пришельца. Его волчьи глаза сулили смерть. Должно быть, чтобы добраться сюда, он выдержал не один бой, но рука сжимала меч по-прежнему крепко, а выражение лица заставляло думать, что этот человек прошел по горам трупов.

— Гейнор! — мой собственный голос. — Ты труслив как шакал и изворотлив как змея! Сразишься ли ты со мной здесь, в этом священном месте? Или снова юркнешь в нору, как бывало не раз?

Шагая медленно, обремененный тяжестью столетий, мой двойник ступил в оружейную. Несмотря на то, что он смертельно устал, в нем ощущалась сила — истинная сила, о которой нацистская верхушка могла только мечтать. К ним явился настоящий полубог. Тот, кому они поклонялись, кем отчаянно желали стать, не ведая, что Эльрик заплатил за свою божественность страшную цену, что он вынес столько горя и ужаса, сколько им не могло присниться и в кошмарном сне. И теперь ничто не могло его поколебать.

Или почти ничто.

Разве только судьба той, кому он отдал свою горькую, противоречивую, невыносимую любовь. Для большинства мелнибонэйцев любовь была пустым звуком. Эльрик же любил на самом деле.

Тяжелой, размеренной поступью он приблизился к алтарю.

Гейнор вновь попытался вонзить Равенбранд в сердце девушки. И меч вновь, еще более яростно, заметался в его руке.

Тогда мой кузен выкрикнул что-то нечленораздельное, швырнул в меня завывающий меч и стиснул в ладонях белый клинок.

Миг — и Оуна погибнет…

Черный меч не достиг цели. Вернее сказать, он завис над алтарем и провисел в воздухе достаточно долго: Оуна успела вскинуть руки, перерезать веревки и скатиться с алтаря.

Я не верил своим глазам. Равенбранд действительно разумен?

Гитлер и прочие нацистские бонзы тем временем, бурно жестикулируя и гомоня, укрылись за спинами штурмовиков. Дюжина автоматов нацелилась на Эльрика, но мелнибонэец их словно не замечал. Он видел перед собой лишь алтарь, остальное его не интересовало.

На точеном лице Эльрика играла жестокая усмешка. Убедившись, что Оуна ускользнула из-под удара, он повернулся к Гейнору.

Белый меч застонал, задергался, будто и ему вдруг расхотелось убивать. Или наши клинки и вправду разумны, или ими управляет некая сверхъестественная сила…

Гейнору удалось подчинить так называемый меч Карла Великого. Он замахнулся, сделал выпад, норовя поразить Оуну, ноги которой все еще были связаны. Однако меч снова заартачился. И тогда мой кузен вскинул голову, и с его губ сорвались загадочные слова на незнакомом языке. Он призывал Хаос.