Андре Олдмен: Древо миров

А суть заключалась в том, что кошка была безвозвратно потеряна, и надеяться на повторение обряда с закапыванием не приходилось.

Серым весенним утром сидел он, маленький и сгорбленный, в своей холодной высокостенной комнате без окон и размышлял. Времени у него было мало. Вернее, его не оставалось совсем. Стражники уже натягивали сапоги, чтобы, протопав по мостовым столицы, ударить железными перчатками в створки его дверей. Ударить с ленцой и скукой: слишком часто брали они колдунов, слишком уверились в своей силе, даруемой Братией, и неинтересно им было, что там, за дверью…

О Нергуз!

Он не считал себя достойным лицезреть даже носки Его сандалий! Старый Бартальдо имел наглость утверждать, что наколенники Господина пылают, подобно огню в горне — где тот Бартальдо? А Власио, мерзкий лишай, болтавший, что постиг Его Дыхание, а на поверку прельстивший приворотным зельем не одну дюжину женщин и девиц, — где тот Власио? Прах и пепел, вздымаемый ветром у подножия Железной Башни…

Нет, он не собирался становиться прахом. Во всяком случае — пока.

Он искал замену проклятой кошке, ворошил страницы древних книг и метался по комнате, разматывая ветхие свитки. Он плевал в реторты, бросал порошки на огонь и деревянными ложечками, зажатыми в подрагивающих узловатых пальцах, подмешивал булькающие, извергающие бледные искры отвары.

Сгорела не одна свеча, но он нашел решение.

И пока стражники, завернув по дороге в трактир, допивали брагу из кожаных кружек и сыто рыгали, готовясь отправиться исполнять скучную службу, чернокнижник, облачившись в парадное платье, давал наставления ученикам.

Наставления были просты: дверь никому не открывать, сидеть тихо и вещи в доме не портить.

Потом он спустился в подвал, отвалил в сторону бочку, в которой никогда не было вина, открыл маленькую дверцу и, шаркая подошвами, спустился в подземелье.

И окунулся в клоаку Тарантии, столицы великой и славной Аквилонии, — окунулся в буквальном смысле, провалившись сразу же по пояс, ибо дверца вела в сточную систему, вырубленную в недрах горы во времена оны и забытую нынче столь же основательно, как Столпы Ахерона или Сердце Аримана.

Богуз долго бродил в зловонном полумраке, освещая путь факелом, который, однако, вскоре угас, оставив чернокнижника один на один с темнотой и писком, доносившимся отовсюду: из-под ног, спереди, сзади и, казалось, даже сверху. Тогда Богуз пробормотал заклинание и обратился к внутреннему зрению. Он умел это делать или почти умел. Он все умел делать «почти», ибо был магом-самоучкой, постигнувшим премудрость колдовской науки по древним манускриптам — подобный способ обучения давал неоспоримое преимущество: самоучка не мог попасть в зависимость от учителя, но, с другой стороны, Богуз никогда не знал, подействует ли его заклинание в полную силу, а если подействует, то как именно.

Заклинание сработало: своды подземелья озарились зеленоватым светом, и в двух шагах от себя чернокнижник увидел огромную, величиной с собаку, крысу, ощерившую розовую пасть.

Богуз повернулся и бросился бежать со всех ног. Зловонная жижа с плеском расступалась под сапогами, обдавая его фонтанами мерзких брызг, сзади пищала огромная тварь, пустившаяся в погоню.

Он свернул в боковой проход и почти сразу же убедился, что это тупик. Прижавшись потной спиной к холодному камню, он с ужасом наблюдал, как огромная крыса, оскалив зубы, неторопливо приближается к своей добыче.

Добычей был он, Богуз.

О Нергуз!

Он вспомнил о Покровителе, а Покровитель вспомнил о нем. Рука Богуза сама собой поднялась, пальцы сложились в щепоть, на ногтях затлела красная искра, оторвалась, с шипением полетела прямо в острую морду серой твари и ударила, опалив шерсть… Крыса взвизгнула, отпрянула и исчезла в темноте.

Тогда ноги чернокнижника подкосились, и он плюхнулся задом в зловонную лужу, погрузившись в нее до самых плеч.

И всплыл под опущенными веками образ, заставивший содрогнуться: над вздернутым тупым рылом, над желтыми клыками вепря блестели красные глаза, и взгляд их проникал в самую душу…

«Встань! — вошел под череп беззвучный голос. — Встань, Ученик, иди и рази! Я с тобой!»

И Богуз встал и пошел разить. Он шел на ватных ногах, почти невесомый, словно плыл в озарившемся яркими сполохами подземелье. Огромные крысы кидались к нему, и тогда чернокнижник поднимал руку — с его обкусанных ногтей срывались красные искры, разившие чудовищ. Он плыл, словно кусок пищи в кишках исполина, и повергал страшилищ мановением пальца. Он ликовал, пораженный нежданной милостью Покровителя, он смеялся, гордо закидывая голову, и — разил, разил…