Андре Олдмен: Древо миров

Это было его собственное лицо — смуглое, синеглазое, молодое: словно по ту сторону стола кто-то забавы ради установил зеркало, и король видел своё отражение… Видел, и не мог до конца поверить, что пугающе сходный с ним человек, встретивший его с мечом на пустынном берегу Инис Фалль, Руад Рофесса, Красный Многомудрый, рыцарь, с коим довелось скрестить клинки, а потом сражаться бок о бок против темного божества — его отец, Конан-киммериец, великий завоеватель и самодержец хайборийский, легендарный возлюбленный, исчезнувший, как мыслилось, навсегда…

…Когда предсмертный хрип Небесного Вепря затих и Ннок перерезал кинжалом зеленую сеть, воин в темных доспехах поднялся и пристально взглянул на нечаянного спасителя из прорезей шлема.

«Кром! — прохрипел он, растирая могучую грудь. — Так вот у кого было копье! Значит, ты не продался этой свинье, сын?»

«Нет, — коротко отвечал Ннок. — Так было нужно. Мать объяснит тебе».

Конн уже стоял рядом.

«Ты помянул киммерийского бога, Руад, — воскликнул он удивленно, — и, как я припоминаю, не в первый раз…»

«Тебе послышалось, — усмехнулся тот, кто называл себя Красным Многомудрым. — Я сказал — гром. Гром и молния!»

«Но ты назвал Ннока сыном! Неужели…»

«Ладно, — воин уже снимал шлем, — таиться нет больше причин. Уж коль мы собрались вместе, дайте вас обнять, детишки!»

Но Конн отшатнулся, увидев гладкое, без признаков старых шрамов лицо и синие молодые глаза отца.

«Инис Фалль, — прошептал он, — остров на перекрестке миров… Здесь все возможно, и все обманчиво…»

«Я тоже так думал, — усмехнулся Конан, — особенно, познакомившись с королевой Матген. Принимаешь меня за Руада Рофессу, стража, способного менять облик? Когда-то и мне пришлось с ним сразиться, прибыв на Фалль по важному делу. Я расскажу тебе, время еще будет. На сей раз Рофесса уступил мне честь принять гостя: уж больно хотелось посмотреть, на что способен сын, которому доверил величайшую державу и который, как пришлось слышать, с некоторых пор разбавляет вино водой и предпочитает вареное мясо. Эй, мальчик, если ты все еще сомневаешься, кто перед тобой, вспомни, чем кончился наш поединок! Разве стал бы благородный фаллийский рыцарь пускать в ход кулаки, как базарный драчун? Сам помысли: на такое способен только самый распоследний варвар!»

Он расхохотался во все горло: теперь Конн видел перед собой прежнего киммерийца, умевшего гневаться и веселиться с равным самозабвением, только удивительным образом помолодевшего — наверное, таким он был, когда плавал на черной галере по Западному морю и звался Амрой.

«Но цветок… — пробормотал Конн, все еще не в силах окончательно поверить в реальность происходящего. — Цветок с поля Черного Садовника… Неужели ты отдал сердце Хель и не стал воином Нергала? Или то был предлог, чтобы скрестить со мной оружие?»

«Разве нужен предлог, чтобы немного поупражняться на мечах? — усмехнулся киммериец. — Но ты прав, мой мальчик, я действительно поддался на лживые обещания Хель и едва унес ноги из Нижнего Мира. С тех пор в груди моей поселился великий холод… Но ты растопил его, уступив в поединке на берегу моря, — так, видно, хотели боги. Теперь, когда все задуманное исполнено, я собираюсь вновь отправиться по Темной Реке, чтобы посчитаться с Безжалостной и вызволить ту, ради которой готов был пожертвовать самим сердцем…»

«Ты… — изумленно выдохнул Конн, — собираешься вернуть… Зенобию?!»

«Да! После того как она умерла, я знал других женщин, но тоска гнездилась в глубине души, камнем давила по ночам… Кром! Я не желал смириться с утратой! Тому, кто победил сотню магов, говорил я себе, лицезрел Всеблагого, выдержал взгляд Хали и заглянул в Источник Судеб, — достойно ли отступать перед самой смертью? Искал ответа и не находил.

Как-то я отправился к Офирскому оракулу, и пифия сказала такие слова:

Ну и еще кое-что, указавшее мне дорогу, ведущую на закат через Западное море. Как видишь, я сумел обрести вторую молодость. И сумел отыскать дорогу на Серые Равнины — через Перекресток Миров, через радужный мост, через вершину горы… Богини Судьбы желали воспрепятствовать моим поискам, пришлось обойтись с ними не слишком почтительно. В Макабраске взошел я на палубу Корабля Мертвецов, сжимая в руке талисман древнего народа, — Хрон, перевозчик, доставил меня к последней пристани смертных.