Ирина Лазаренко: Магия дружбы

Перепуганным людям слышался цокот копыт и тяжелые шаги вразвалку, блажился шепот и скрип.

После полуночи показали себя и домашние призорцы.

В сенях падали тяпки и билась посуда, открывались и хлопали ставни, печи выбрасывали из топок тучи уличной пыли. Селяне трясущимися руками пытались разжечь больше светильников, но огонь в них трещал и гас. Дети заходились криком.

Жрец, пригибаясь от ветра, носился по двум улицам с дымящимся веником ромашки. Во дворах ему под ноги лезли корни и сучья, калитки прихлопывали пальцы или вовсе не открывались. Потом ветер нагнал колючий холодный дождь, и охапка сухих цветов в руках Бедоты размокла и потухла.

Дворовые псы скулили и плакали по всему селу. Коты жались по углам в сенях и на чердаках, злобно шипели, следя глазами за тем, чего не видели люди.

Сельчане метались в домах, натыкались в темноте друг на друга, пугались, ругались, снова пытались разжигать светильники. Как никогда истово поминали Божиню вперемешку с воззваниями к призорцам: все, все отдадим, что скажете, только уймитесь!

Кинфер и Шадек Божиню не вспоминали, но ругались за четверых. Уставили всю комнату магическими щитами, бегали от окна к окну и подпрыгивали, когда в сенях гремели ведра. Собака тихо и неуверенно порыкивала из угла.

– Молния, Шадек! Гроза!

– Что-то в дверь колотит!

– Это гром!

– Нет, это с улицы!

Снова сверкнуло, зарокотало. Опять послышался стук в дверь.

– Говорю тебе, гром!

– Да нет же, стучат!

– Хочешь открыть?

– Не дождешься!

Было слышно, как дверь отворилась, громче стали звуки дождя и ветра.

– Да это ж Бедота вернулся, – сообразил Шадек и толкнул дверь в сени.

Жрец уже был внутри и, причитая, расталкивал ногами ведра. Они катались по полу и никак не давали ему пройти в дом. С одежды и длинных седых волос Бедоты натекла лужа.

– Утром к речке пойдем, – отрезал жрец и с силой пнул самое большое ведро.

С улицы отозвался гром. В завываниях ветра слышался хриплый смех.

Призорцы угомонились только к утру. Закончился дождь, перестали хлопать ставни, утихли шепотки и стуки.

В наступившей тишине людям было еще неспокойней, всюду они ощущали на себе злые взгляды, жались друг к другу и боялись высунуться даже на собственное подворье. Все были уверены, что ночное ненастье только взяло передышку, и в любой вздох снова набросится на село – вот только хозяин прикажет.

И все же с рассветом встрепанные, осунувшиеся сельчане покинули свои дома, гуськом потянувшись к берегу.

Впереди выступали Бедота, Ухач и маги. Голова тащил на веревке теленка, хмуро поглядывал по сторонам. Глаза у него были красными, веки – опухшими. Рядом с Ухачем шагала худая простоволосая баба, вела за рог козочку. Та тянула хозяйку в сторону, где аппетитно зеленела росистая травка, получала пинка по тугому боку и снова упрямо тянула. Следом, ежась от утренней сырости, брели остальные сельчане. Дома оставили только молодух и детей, собрав всех вместе в самой большой избе и наказав в случае чего немедля бежать к реке.

Водник вынырнул в тот же вздох, когда подошли люди, – как будто подгадывал. Появился на середине реки в пенных брызгах, прокричал «Ого-го!» и рванул к берегу. Шадек в первый вздох удивился такой стремительности и тому, что водник на глубине реки торчал из воды почти по пояс, но потом разглядел под речной рябью очертания гигантской рыбины. Сегодня водник оседлал своего сома.

– Вот это дядьке почет уважительный! – трубно радовался рыбоглазый, а сом под ним выписывал кренделя под водой.

Селяне охали, переглядывались, бабы бесшумно всплескивали руками. Чешуя сома то проявлялась проблеском, то вновь потухала, и было ясно лишь то, что рыбина здоровущая. Водник хохотал, его хвост взвивался над водой, чешуя блестела, словно ее нарочно начистили.

– Ну хорош вертеться, голова кружится! – заорал Шадек. – Давай договариваться! Вот тебе коза, вот тебе теля – куда заносить-то?

Сом навернул еще один круг, и водник спрыгнул с его спины, подплыл ближе к берегу, как в прошлый раз. Оглядел довольным взглядом толпу селян. Те почтительно наклонили головы.

– Животины – то не для меня. Ведите козу к лесу, теля – на ближний пригорок, к лужку. А по моим счетам иной мерой плачено будет.

Ухач и баба, державшая козу, переглянулись, кивнули друг другу и повели животных через толпу.

– А как знать, помогут ли жертвы? – подал голос Бедота. – Не станут ли призорцы злобствовать без причины? Мы, конечно, согласные взяться за ум, наладимся жить как заведено. Но вот что выходит: они нас могут держать в строгости, а кто ж будет держать в строгости их?