Ирина Лазаренко: Магия дружбы

Услышав уважительное обращение, рыбоглазый довольно прищурился, но отвечать не торопился. Покачивался на воде круглобоким чешуйчатым бочонком и смотрел на магов мертвыми желтыми глазами.

Губы Кинфера сжались узкой полоской, у рта прорезались морщинки.

– Не вздумай, – вполголоса бросил Шадек.

– А чего у эльфа-то уши красные? – прохрипело из речки. – Нешто злобится?

– Да катись это село к демоновой матери! – заорал Кинфер. – Вместе с лесом, болотами и этим тьиукал’лим сыном волосатого тор-ка!

– Поговорили, – Шадек махнул рукой, сел на песчано-травяной бережок и принялся дергать метелки из манницы.

Однако водник, против ожиданий, не озлился и не ушел обратно под воду, а рассмеялся, загудел «Ого-го!» и зашлепал ладонями по воде. Брызги полетели во все стороны, частью попадая и на эльфа.

– Вот это дело, вот это по-людски! А то встал на бережку чаровник-то эльфский, такой важный, хоть картины пиши с него! Э?

– Переверни тебя и шлепни пузом на воду, презренный фай’ка мом, – сквозь зубы процедил Кинфер и уселся рядом с Шадеком.

Водник осклабился, показав зеленоватые сточенные зубы. Тинный дух стал гуще.

Шадек выплюнул колосок и спросил:

– Ну так что, будем говорить или чешую сушить?

– Говорить, – сжалился водник. – А чего селяне сами-то не пришли, прислали заместо себя приблуд молодых каких-то? Небось совестно им поглядеть в глаза дядьке-воднику? А придется ведь, ох и придется-то!

– С чего это им должно быть совестно? – возмутился еще не остывший Кинфер. – Поганцев на село нагоняешь ты, а стыдиться должны они?

– Да вы еще дурнее, чем кажетесь! – воскликнул водник. – И селяне-то, выходит, тоже? Они думают, я им озорую?

– Они думают, ты им опсихел, – любезно уточнил Шадек. – Иначе отчего все это? Утопари, жабы. А факел в крышу? Это ж ты, выходит, с другим призорцем сговорился – с полевиком, с лешим? Зачем?

– Никакого понимания, – скорбно отметил рыбоглазый. – Ни почета дядьке-воднику, ни этого… соуживанчества.

Маги переглянулись. Водник проплыл туда-сюда вдоль берега, заложив руки за спину. На боках у него тоже имелась чешуя – тусклая, неплотно прилегающая к телу.

– И ведь мне еще не хуже многих! Вон приятель-багник по весне в Даэли утек, пока не поздно. Там дриады призорцев привечают, почитают. А у нас, в Ортае, чего? – Водник так зыркнул на магов, словно вся вина лежала на них двоих.

– А чего? – послушно спросил Шадек, хотя и сам знал ответ.

– Да порядку не стало! Позакрылись в городах за заборами, все бегом-скачком, призорцев не чтите, обычаев не помните. А мы-то не можем так! Не живем в суете промеж стенами! В старых деревнях, в глуши – еще как-то, да и то уже больше в привычку, чем с пониманием. Хатники, банники, хлевники – те пока держатся, про тех еще помнят. Хатнику молока отжалеют, хлевнику вечерю в ясли положат, баннику краюшку хлеба оставят. А вот как вести себя – про то у людей уже памяти нет. Чтоб ругань в хлеву стояла – мыслимо? А потом дивятся, что у них скотина худеет!

– Я понял, – вполголоса произнес Кинфер. – Они тут все прискорбные на голову.

– Ну а нам-то, природным призорцам, и вовсе житья не стало! Про нас вроде как знают – но не верят, не почитают, обычаи позабросили. Чистая безобразность! Приходят к реке без гостинцев, удила не окуривают. Соберутся в лес – поклонятся кое-как и клянчат хорошей охоты. А гостинец? А кровушку? Гонят скот на выпас – протараторят скоренько, сохрани, мол, и все тебе! Хлеба-соли жалко на угощение? Ну а когда они мельницу поставили, курицу не прикопавши, – я уже не стерпел! И полевика поднял, и лешего – теперь мы им покажем, как мавки кочуют!

– Ты почему жрецу все это не сказал? – рассердился Шадек. – Почему к нему не выплыл?

Водник насупился, выпятил вислые губы. Под ушами у него набухли кожаные мешки, сделавшие старика похожим на жабу.

– Долго они злили нас, да крепко озлили. Или все возвернется да станет по-прежнему, как при дедах было заведено, или сживем село со свету, ясно?

– Зачем злиться, когда можно помириться, а, дядька-водник? Объяснить, воспитать…

Старик нетерпеливо замотал головой, и на воду посыпалась подсохшая ряска.

– Мы призорцы, а не няньки, чтоб каждого учить, да и нет наших сил в таком-то неверии. Из последних стоим. Но не ждите, не отступимся! Что трое нас – так то лишь начало, домашние призорцы тож подтянутся, не отсидятся! Жабий дождь, дом горящий? Да это мы еще не раззадорились! Будут вам и потопы, и пожарища, и саранча голодная! И скот поляжет, и зерно сгниет, и света белого невзвидите!