Лин Картер: Пришелец

Мурашки страха или благоговения — кто знает? — пробежали у него по спине. Морган вслушивался в песню и, чем больше вслушивался, тем больше проникался ею, хмурился и погружался в размышления. К тому времени когда граф подошел к месту, где говорилось якобы о нем, Моргане Пришельце, чужеземец с затаенным дыханием стал слушать, пока не защемило в легких…

Наконец граф пропел последний куплет. Пришелец сидел, потрясенный, не в силах оторваться от скамьи. Странное предчувствие сковало его сердце.

И тут голос графа бесцеремонно ворвался в его мысли.

— Каргонесса, — вещал граф, как ворон, — Каргонесса.

В воздухе запахло кладбищенской землей, хотя хоронили здесь в камнях или же в воде — на острове почти не было земли как таковой, так что аромат земли мог идти лишь из графского сада.

— Видишь ли, мой друг, Каргонесса — и есть тот самый край заморских земель. Порвав со статутом, мы сохранили древние обычаи наших предков. Для всех мы — раскольники, но на самом деле мы дремучие консерваторы.

— Кажется, начинаю понимать, — пробормотал землянин.

— А «Пришлец, покинувший дом», это… вероятно, вы, мой друг. Тут не может быть двух мнений, поскольку вы — единственный пришелец на всем Бергеликсе. Больше здесь в Керувайе никого не встретишь, по крайней мере, сейчас.

И тут Морган понял, отчего его сердце ответило таким набатом на пение старинных стихов…

Толстяк-священник жил почти на самом берегу моря в крошечной хибарке. Она была сложена из прибрежных камней, длинных, как ребра тех китов, на которых, по преданию, держится земля. Отсюда прекрасно был слышен шум морского прибоя, в каменные щели задувал ветер, волны бились об утесы, и сам дом ходил ходуном, так что порой с трудом удавалось попасть вином в кубок и не расплескать его.

Махонькое оконце, выходившее на туманный Иофанианский залив, служило единственным источником света и свежего воздуха. Впрочем, местный климат позволял жить и в таких условиях. Роговой ставень, служивший вместо стекла, окрашивал свет, проникающий в комнату, в странные золотисто-розовые тона. Каменные стены вместо обоев прикрывали гобелены, а множество мягких подушек выдавало приют лежебоки и бездельника. На полке и на бревенчатом полу выстроились высокие толстые тома кофирских книг. Книги были диковинкой для Моргана, поскольку с детства он использовал лишь кассеты и диски. Книги кофиров были таких размеров, что, как шутили местные жители, из них можно было строить дома. Фолианты хранились в горизонтальном положении в специально изготовленных футлярах.

Отец Ормальдус удивился появлению нежданного гостя. Он предавался обычной послеобеденной дреме — коротал время в ожидании ужина, а также завтрака и обеда. Однако гость есть гость. И, согласно священным для каждого кофирца традициям, священник должен был принять его со всей торжественностью, какую позволял его скромный достаток. Ормальдус заявил, что близится время ужина, так что все равно пора вставать, и Морган понял, что невольно потревожил старика. В любом случае, даже если бы он не застал священника спящим, он бы застал его жующим или пьющим.

На книге, лежавшей перед Ормальдусом, скопился толстый слой пыли. Сморщенные пергаментные страницы хранили буквы и иероглифы, написанные светящимися в темноте чернилами. Священник раскрыл толстый том, подняв при этом целое облако пыли. И затем показал Пришельцу страницу с лэ, сопровождая свои действия рассказом о том, как он его нашел. Оно попало в его коллекцию несколько лет назад. Авторство приписывали Лиссандуру, считали, что древний содалмский пророк-бард сочинил эту песнь так давно, что она не сохранилась в памяти живущих ныне. Многословное повествование святого старца быстро утомило Моргана, и он, пропуская пространный рассказ мимо ушей, погрузился в чтение звенящих строк лэ, отдаваясь целиком их музыке, напоминавшей шум прибоя. Вскоре стало казаться, что он сам находится в живом пульсирующем сердце, которое с шумом сокращается, прогоняя и перекачивая багровую кровь заката.

Старик задремал над манускриптом, а Морган погрузился в состояние, промежуточное между явью и сном, вчитываясь в лэ, а также в толкования и комментарии некоего Джасфера и Четырех предков, пытаясь вникнуть в смысл малопонятных архаических терминов, ныне забытых и известных только немногим, посвященным в теологию. Одни были расшифрованы весьма прозрачно, другие оставались совершенной загадкой, благодаря усердным переписчикам и толкователям, которые еще больше замутнили смысл текста: например, понятие «Пришелец» оказалось для них совершенно новым, неизвестным. Лишь вспомнив, что ученые мужи и священники трудились над лэ еще до того, как первое земное судно коснулось грунта Бергеликса, Морган понял смысл стихотворных строф…