Валерий Елманов - Царская невеста

В нем до сих пор водятся водяные, домовые, а также болотняники, шишиги, кикиморы, овинники, банники и прочий веселый народец. Там седовласые степенные волхвы доселе поклоняются исконным славянским богам – мудрому Роду и воинственному Перуну, доброму Сварогу и ласковой матушке Мокоши, улыбчивому Лелю и буйному Яриле, неистовому Стрибогу и мрачному Чернобогу. Словом, все как у Пушкина: «Там чудеса, там леший бродит…»

Мне не довелось повидать «на неведомых дорожках следы невиданных зверей», чему я, впрочем, только рад. Вполне хватило и Кощея. Над златом он не чах и вообще был довольно-таки упитан, но если сравнивать Иоанна IV со сказочным злодеем, то первый окажется куда кровожаднее и злее. К сожалению, былинные богатыри где-то заплутали, так что пришлось разбираться с ним в одиночку, поминутно рискуя лишиться головы, которая, между прочим, у меня в наличии всего в одном экземпляре, а посему держаться осторожно, рассчитывая каждый свой шаг и каждое слово.

Впрочем, до них тоже еще далеко, а потому спешить ни к чему.

Я возвращаюсь к столу и пододвигаю к себе стопу чистой бумаги… Стопу… В памяти тут же всплывают многочисленные наставления Ицхака бен Иосифа, с которым судьба свела меня тоже почти сразу, спустя пару недель после начала моего второго путешествия по прошлому. Он и сейчас, окажись рядом, непременно скривил бы от огорчения губы и не преминул придраться, заодно поправив меня:

– Вэй, как быстро ты все забываешь. Где ты увидел стопу? В лучшем случае тут десть [1], пускай две, и, если ты заплатил за нее как за стопу, значит, вся моя наука пошла прахом, и я таки удивляюсь, как ты, с таким невниманием к деньгам, еще не остался без последних штанов.

Да, примерно это он бы и сказал.

Ну что ж, пускай будет по-твоему, Ицхак, только так ли уж важна цена бумаги? Гораздо важнее – что будет написано на листах этой дести и поверят ли моим словам люди…

Москва встречала победителей, ликующая от неожиданно свалившегося счастья. Разумеется, хватало и тех, кто голосил от горя. Матери, жены и дочери оплакивали тех, кто уже никогда не сможет их обнять. На подворье Воротынского погибших оказалось не столь много – всего пятеро. Еще два десятка вернулись с ранениями, остальные оказались целы.

В себя я приходил целую неделю. Странное дело – в тот раз хоть и полегло гораздо больше, но переживал я меньше. Тут же… Так и не надел тихий Ерошка шапку лучшего стрелка – стрелой в глаз. А саму шапку достали из-за пазухи у Фрола, только она была не алой, а темно-красной от его крови. И не успел жениться Савва, брат-близнец Фрола, – тоже стрелой, только в горло. Я был рядом, но ничего не мог сделать – кровь хлестала фонтаном. Тимохе, кажется, придется отложить свою мечту стать вольным казаком – уже лежа, какой-то татарин в злобе наотмашь рубанул саблей по его левой ноге.

А вот остроносому хоть бы хны. Живой, зараза, хотя в гуляй-городе он с нами не оставался – ушел с Воротынским для решающей атаки. Наверное, для Осьмушки это привычнее – бить в спину, вот он и подался с князем. Да и потом тоже сумел отличиться – кого-то там повязал, где-то заслонил Михайлу Ивановича. Так что вернулся он уже в чине десятника, и все вокруг перешептывались, что вот-вот князь поставит его и сотником.

Получилось, правда, наоборот, и вновь не без моей помощи. Уж слишком нагло вел себя остроносый, проявил скрываемое до поры до времени в полной красе. Воистину, самый худший господин – бывший раб. Не ведает он иного пути для своего возвышения, кроме как через унижение других. Но рано Осьмушка задрал нос кверху, ой рано. И власть над своими людьми ему тоже не стоило демонстрировать мне так нахально. Впрочем, осадил я его не сразу – гораздо позже. Попервости Воротынский от моих слов попросту отмахнулся, а во взгляде читалось: «Ты еще и в этом учить меня будешь, фрязин?!»

Он вообще по прибытии в столицу стал тяготиться мною, словно ненужным лишним свидетелем. Боялся, что я начну трепать языком?

Сказать мне, конечно, было что. Мол, и гуляй-город приволокли по моей подсказке, и вперед не стали забегать из-за меня, и порвали бы крымчаки всех в клочья, если бы не стрельцы да немцы Фаренсбаха, а командовал ими тоже я. Много чего я мог наговорить, но ни за что бы не стал.

Жаль, что Воротынский в этом сомневался, опасаясь свидетеля того, о чем он сам с удовольствием бы забыл. Я это чувствовал, а окончательно убедился по той неподдельной радости, которую он испытал, когда услышал от меня, что я собираюсь ставить свой двор, благо что денег у меня имелось в избытке. Ицхак с блеском провернул еще одну операцию, что я ему посоветовал перед отъездом на Оку. На сей раз с заключением пари – одолеют крымчаки русских или татары вновь дойдут до Москвы со всеми вытекающими отсюда последствиями.