Паоло Бачигалупи: Затонувшие города [litres]

– Вы преувеличиваете.

– Она навела Норн на коз Алехандро, – указал Сальваторе.

– Я их не трогала, – возразила Маля, – их зарезал койволк, и это всем известно. Я их не трогала.

– Алехандро сказал, что ты на них смотрела.

– Я и на вас смотрю, – сказала Маля. – Это значит, что вы тоже умрете?

– Маля!

Девочка вздрогнула, услышав возмущенные слова доктора.

– Я ничего не сделала вашей дочери, – объяснила она, – и козам тоже. – Маля посмотрела на горюющего отца, – мне жаль вашу дочь. Никому не пожелаю такого.

Она начала собирать окровавленные инструменты, пока доктор успокаивал Сальваторе. Мафуз хорошо умел успокаивать. Он знал, как нужно говорить с людьми. За всю жизнь Маля не встречала другого человека, который мог бы так быстро убедить всех перестать орать, сесть, поговорить и выслушать.

Доктор Мафуз оставался вежливым и спокойным, даже когда большинство людей срывалось и начинало кричать. Он всегда видел в людях хорошее. Если бы не доктор, ее давно бы изгнали из Баньяна. Мышу они могли бы позволить остаться, хотя он тоже отродье войны. Но ошметок? Никогда. Если бы не доктор, который знал слова вроде «милосердие», «доброта» и «сострадание».

Доктор Мафуз любил говорить, что все люди хотят быть хорошими, и им только нужно помочь найти способ стать такими. Он говорил это, когда взял к себе ее и Мыша. Когда сыпал обеззараживающий порошок на ее кровоточащую культю. Как будто Мафуз не видел, что происходит у него под носом. Затонувшие города были заняты исключительно взаимным уничтожением, но доктор продолжал твердить, что люди по натуре своей добры.

Маля и Мыш только переглянулись, ни слова не сказав. Если доктор такой дурак, что готов оставить их у себя, пусть болтает по своей воле.

Доктор Мафуз взял ребенка Тани и передал его рыдающему деду.

– И что мне с этим делать? – спросил Сальваторе. – Я не баба. Как это кормить?

– Это мальчик, – сказал доктор, – дайте ему имя. Придумайте имя своему внуку. С остальным мы вам поможем. Вы не одиноки. Никто не одинок.

– Легко вам говорить, – Сальваторе снова посмотрел на Малю, – будь у нее две руки, вы могли бы ее спасти.

– Тани нельзя было спасти. Мы очень старались, но беда в том, что иногда мы бессильны.

– Я‑то думал, вы знаете все лекарства миротворцев.

– Знать и иметь – разные вещи. Эту хижину сложно принять за больницу. Мы сделали то, что должны были сделать, и вины Мали тут нет. Тани пала жертвой многих зол, но Маля ни при чем. Если кто-то и должен нести ответственность, то это я.

– Если бы у вашей помощницы было две руки, это могло помочь, – настаивал Сальваторе.

Маля чувствовала его взгляд спиной, продолжая складывать зажимы и скальпели в сумку Мафуза. Она все прокипятит, когда вернется, но сейчас девушке нужно сбежать отсюда.

Она закрыла сумку, придерживая ее культей правой руки и теребя застежки левой, счастливой.

На коже сумки были вытиснены китайские иероглифы, знак госпиталя миротворцев, где учился доктор Мафуз, пока война не началась опять.华盛顿美中友谊医院盛

означало «Затонувшие города» на языке Эпохи Ускорения. 中 значило «Китай». Остальные знаки она тоже разбирала: «дружба», «хирургия», иероглиф со значением «двор».

Это можно было приблизительно перевести как «больница дружбы». Одно из тех мест, которое создали китайские миротворцы, в первый раз попытавшись остановить войну. Место со стерильными прокипяченными простынями, хорошим светом, запасом крови и физраствора для переливаний и тысячью других вещей, которые должны быть под рукой у каждого врача.

Теперь их госпиталь располагался там, где доктор Мафуз раскрывал сумку. В ней хранилось все, оставшееся от чудесной больницы, построенной китайцами. Все, кроме пары пакетов для регидрации, на которых были напечатаны слова «С пожеланием мира и процветания от народа Пекина».

Маля пыталась представить далеких китайцев, которые делают пожертвования в пользу пострадавших от войны в Затонувших городах. Они все достаточно богаты, чтобы снаряжать быстрые клипера и отправлять их с грузом риса и одежды через полюс. Достаточно богаты, чтобы интересоваться не своими делами.

Маля закрыла сумку, стараясь не смотреть на Тани. При наличии у них одеяла его можно было бы набросить на тело, как саван, но все одеяла ушли на постель для ребенка.

Маля не знала, должна ли она что-то чувствовать при виде тела Тани. Она видела много мертвых, но Тани отличалась от всех. Она умерла из-за невезения. Не так, как те мертвые, которых она видела раньше. Те умирали в основном из-за того, что какому-нибудь солдату не нравилось, как ты разговариваешь, или, наоборот, нравилось что-то из твоих вещей, или раздражала форма твоих глаз.