Валерий Большаков: Магистр

– Здорово, Полутролль! – прогудел Малютка Свен, вспоминая давнее прозвище Олега, и протянул лопатообразную пятерню.

– Здоров, малышок!

Свен, похохатывая, пожал руку патрикия.

Варяги подходили и сердечно шлёпали ладонями об Олегову ладонь – побратимы радовались встрече, не тая зависти и не желая зла, как местная придворная сволочь, и у Сухова на душе потеплело.

Коротко введя братию в курс дела, Олег направил стопы к Месокипию – Срединному саду.

Обойдя Новую церковь, варяги зашагали по дорожке-просеке Месокипия. В Срединном саду веками собирали растения со всех сторон света, здесь местные туи и смоковницы соседствовали с северными дубами и южным бамбуком, рядышком росли пышные розы и густая арча, благородный олеандр перемежался с благоуханной пицундской сосной. Сад был изрядно запущен, деревья разрослись так, что порой сплетали кроны над аллеей, а кустарники и вовсе оккупировали дорожки, вставая поперёк живыми изгородями.

– Хорошее они место сыскали, ничего не скажешь, – пропыхтел Пончик. – Хрен продерёшься. Угу…

– Кстати, да, – обронил Олег.

– На то и расчёт, – сказал Котян.

– Ивор и ты, Свен, – распорядился Инегельд, – остаётесь здесь. Кто будет подходить – пропускайте, кто обратно двинет – хватайте и мордой в землю.

– Сделаем, – кивнул Пожиратель Смерти и поманил за собой Свена.

Расставив варягов, Инегельд с Олегом поднялись на второй этаж маленькой часовенки, возле которой и должны были встретиться заговорщики. Котян с Пончиком взобрались за ними следом.

– Давненько я в засаде не сиживал… – пробормотал Пончик. – Угу…

– Чего ты всё угукаешь? – поинтересовался Котян.

– Угукаю? – удивился протоспафарий.

– Да постоянно! «Угу» да «угу»…

– Разве?.. Знаешь, не замечал. Угу…

Сухов побродил по этажу, как кот, обнюхался, встал у сводчатого окошка, больше похожего на бойницу. Тихо в саду, даже мухи не жужжат.

Князь закряхтел, усаживаясь на пустой, рассохшийся сундук, крест-накрест обитый позеленевшими медными полосками, и пристроил поудобнее меч.

– Что кряхтишь, как дед? – улыбнулся Олег.

– Годы тяжелят, – вздохнул Боевой Клык, – жмут к земле, как десять доспехов. Раньше-то я сигал так, что – о-го-го! А теперь – о-хо-хо… Черёд подходит всю тяготу на Тудора перевалить, пущай он теперь скачет, моё время вышло.

– Ну, не так быстро, коназ, – воспротивился Котян, – силы в тебе ещё хватат.

– Ну-к, што ж… – хмыкнул Клык и встрепенулся, расслышав далёкое пение птицы. В Месокипии такие не гнездились – это Ивор знак подавал.

– Ти-хо! – скомандовал Олег.

Долго ему ждать не пришлось, вскоре захрустел гравий, зашуршали листья, треснул под неловкой ногою сучок… К часовне вышли двое – казначей Феофан Тихиот и Рендакий Элладик, начальник императорской канцелярии. Им было явно не по себе, лица заговорщиков страдали нездоровой бледностью, а движения отличались суетливостью. Оба были костлявы, но пышные синие скарамангии с пурпурными нашивками скрывали худобу.

– Разве это власть? – брюзжал Феофан, видимо продолжая начатый разговор. – Разве это величие? Палатий должен представать улеем, где всякой пчеле дана работа, но ныне здесь роятся трутни, не знающие усердия! Пустословие заменяет деятельность, где нет места ни знаниям, ни воспитанности, ни чести и прямоте, где обезьяны прикидываются львами, где царят угодничество и лесть!

Олег подумал по неизжитой воинской привычке: чего это они ведут подрывную деятельность, даже не заглянув в часовню? Мало ли – вдруг засада? Повернув голову, он глянул на князя – тот тоже задирал брови от удивления. Ответ дал Котян, изобразив на пальцах квакающую лягушку – презрительное обозначение болтуна, не способного от слов перейти к делу.

– Ваша правда, светлейший, – вздыхал Рендакий, задирая бороду, завитую колечками. – Сам попечитель дворца не умеет ни читать, ни писать, а от патриарха вечно несёт навозом!

– Это что, – хмыкнул Тихиот. – Видел бы ты, светлейший, как этот мальчишка резвится на пирушках с шутами да мимами. Мыслимое ли дело – патриарху якшаться с людишками такого пошиба?!

Оба сокрушенно закачали головами. И тут неслышными шагами приблизился Павел Сурсувул, мелкий придворный чин, однако большой проныра. Павел вёл за руку шатавшегося от переживаний Димитрия Калутеркана, главного писца. Строгое лицо проныры было гневно.

– Что за страхи, в самом деле? – спросил он, сдерживаясь. – Своим испугом, сиятельный, вы можете сгубить наше общее дело!