Наталья Павлищева - Против «псов-рыцарей»

Я почти обиделась. Ладно, пусть не подводную лодку или динамит, но акваланг и мины-то можно было бы.

Вятич снова открыл один глаз:

– Ты к чему их цеплять собралась? Шнеки деревянные.

Я не сдавалась:

– А я бы плавучие или придонные. Или вообще коловорот какой-нибудь, чтобы дырки в драккарах сверлить под водой.

Мысль о коловороте мне очень понравилась. Сделать из пары их кораблей решето ниже ватерлинии, остальные сами разбегутся.

– Ну что говоришь-то?

– А как мы будем воевать против Биргера?

– Не знаю. Думай, у тебя вместо военного арсенала голова есть. В Козельске же справились.

Да уж, в Козельске мы справились так, что у Батыя были все основания назвать Козельск Злым городом.

Я притихла, вспоминая наше боевое прошлое. Кажется, это было так давно, а ведь прошло всего два года. Или семьсот семьдесят три? Нет, я в тринадцатом веке, значит, надо здесь и считать.

Два года назад (по местным меркам) после аварии я вдруг очнулась вместо своей московской квартиры в теле пятнадцатилетней боярышни в Козельске в самый канун Батыева нашествия. Осознав это, отчаянно пыталась добиться, чтобы немедленно вернули обратно, но потом наплевала на все и отправилась в Рязань предупреждать о предстоящем нападении Батыя.

Моим предупреждениям никто не внял (боюсь, что русский пофигизм родился вместе с русскими), и невольно пришлось стать героиней защиты Рязани. Все последующее время я старалась не вспоминать те трое суток, что провела под горой трупов в сожженном городе.

А потом были храбры Евпатия Коловрата и рейд по Батыевым тылам в дружине князя Романа с выманиванием ордынцев к Козельску к определенному сроку. У нас все получилось как надо, ордынцам пришлось почти два месяца в половодье сидеть у Козельска по колено в воде и есть собственных лошадей за неимением другой пищи.

Из Козельска удалось уйти почти всем – моя тетка Анея с двоюродной сестрицей Лушкой вывели женщин на ладьях, конная дружина во главе со мной (чем я обоснованно гордилась) прорвалась из города, а в самом городе сотник Вятич с оставшимися двумя десятками защитников просто поджег греческим огнем ворвавшихся внутрь стен ордынцев и сумел выбраться. Это был восторг! Мы спаслись, а ордынцы сгорели.

Батый прозвал Козельск Злым городом и ушел в степи.

А потом мы выманили его с небольшой частью войска в мордовские леса, даже изловили и… поставили на память тавро в одном неприличном месте. По мне, так лучше убить, но пришлось этого гада обменять на пленных женщин.

Зато потом он мне отомстил – я, то есть боярышня Настя, погибла в бою у Сырни (Золотаревки). В 2010 году в Пензе мне даже предлагали посмотреть на собственные останки, раскопанные через 770 лет. И Батый эту гибель видел. Да уж, хану будет не слишком приятно узнать, что я снова жива, ведь у нас с ним противостояние не на жизнь, а на смерть.

Я не вытерпела:

– Вятич, давай еще раз отправим Батыю стрелу с куском голубого плаща?

– Зачем, чтобы он снова пошел на Новгород? Самое время, если вспомнить о шведах.

Вятич прав, пусть лучше идет куда-нибудь подальше, нам сейчас не до Батыя.

Я обратила внимание, что сотник в полутьме внимательно вглядывается мне в лицо.

– Не надейся, я не успокоилась и не успокоюсь, пока не убью Батыя, как и обещала. Но сейчас не до него.

– Наконец-то разумные мысли.

Спать больше не получалось, руки чесались показать кузькину мать теперь уже Биргеру. Причем я совершенно не сомневалась, что мы устроим незваным гостям такой «радушный» прием, что благовест русских летописей о Невской битве покажется скромным упоминанием.

– Когда они там приплывут?

Вятич вздохнул:

– Летом.

– Так… сейчас у нас осень… Успеем что-нибудь придумать почище Козельска.

– Чапай думу думает? Ну-ну…

Я снова уселась.

– Вятич, вот скажи мне, пожалуйста, ты что, часто бываешь в моем мире?

Он, не отвечая, просто смотрел.

– Ну, ты легко говоришь понятными мне выражениями и понимаешь мои словесные выверты. Для этого надо хотя бы время от времени бывать среди тех, кто разговаривает так же.

Сотник кивнул:

– Если ты дашь поспать до утра, я тебе что-то покажу.

И все, я увидела его спину. Это говорило о том, что спрашивать больше не стоит. Пришлось вздохнуть и тоже улечься, уткнувшись в эту спину носом. Вятич непробиваем, если не захочет говорить – даже под пытками не заставишь. А у меня ни горячего утюга под рукой, ни клещей, чтобы ногти рвать, ни иголок под них загонять… Ладно, пусть спит, утро вечера мудренее, утром я его дожму.