— Это чудовищно! — возмутилась Алинор.— Его же бросили в тюрьму только вчера вечером, сегодня утром уже осудили, а казнь назначили на этот же день.
— Молчи! — Главный судья встал и пристально посмотрел на девушку.— Молчи, иначе тебя выведут из зала суда! Отправляйся домой и молись богам, чтобы они приняли душу твоего отца! Он дурной человек, колдун, и ему потребуется твоя помощь, если он не хочет, чтобы Мрак поглотил его. Уходи! У нас еще много дел, а мы и так уже уделили слишком много времени и внимания дочери изменника.
* * *
Дом Эримиора располагался в одном из самых богатых кварталов Аренджуна. Из окон открывался вид на дворец наместника и на главную площадь, где должна была состояться казнь. Алинор сидела в одиночестве в комнате с высокими потолками и безучастно наблюдала за зловещими приготовлениями.
Публичные воззвания рассылались все утро, площадь быстро заполнялась толпами любопытствующей черни, и доходы торговцев в палатках сравнялись с их выручкой за целый год. Возбужденные зрители то и дело прикладывались к флягам с вином, поглощали пирожные и хлеб с сыром и мясом, пели песни, играли на лютнях и флейтах.
Воры-карманники ликовали: им удалось нащелкать столько денег, что теперь они могли позволить себе отдохнуть несколько дней. К полудню небо начало темнеть, город окропил мелкий дождик, но это ничуть не испортило настроение толпы.
Алинор не проливала слез, и сторонний наблюдатель даже не догадался бы, какая боль терзает ее. Будучи достойной дочерью своего отца, она умела ничем не выдавать своих чувств. Жизнь при дворе научила Эримиора полагаться только на себя, сохраняя при этом внешнее спокойствие. Это умение он передал и своей дочери.
Девушка как бы окаменела. Страсти кипели так глубоко в ее душе, что о них говорили только почти неуловимые изменения в чертах лица Невозможно сказать, какие напасти могли бы ввергнуть ее в бездны отчаяния.
Она умела так хорошо держать себя в руках и казаться настолько равнодушной ко всему, что можно было подумать: ей нечего терять и она не надеется что-либо изменить. Алинор выросла в мире интриг, богатства, власти и силы, и потому ей многое приходилось оберегать, и прежде всего — себя.
На площади зазвучали трубы, оповещавшие о начале казни, и Алинор отложила в сторону свитки, которые просматривала — это были записи ее отца. Из них девушка узнала обо всем: о предательстве Хавлата, о том, почему ее отец опасался Куршахаса — таинственного вельможу, который или держал в руках Хавлата, или сам зависел от него, о том, как постепенно шло возвышение Хавлата при дворе, как злоупотреблял он своей властью. Последнюю запись отец сделал вчера. Тонким изящным почерком Эримиор написал, что намерен совершить колдовской ритуал и принести в жертву Лейру ради всеобщего блага. Затем он обратился к богам, умоляя, чтобы они с пониманием отнеслись к его замыслу.
Снова запели трубы. Алинор оперлась на подоконник и начала рассматривать толпу внизу. Один из приближенных наместника, разодетый в алые и золотые тона, пересек площадь на белом скакуне, затем спешился и взобрался по ступенькам на высокий помост.
В это мгновение в дверь комнаты Алинор постучали. Она резко обернулась на стук и сердито крикнула:
— Я же говорила, чтобы меня оставили в покое!
— Прости, госпожа,— послушался голос доверенного слуги.— Я по важному делу.
— Важнее, чем смерть моего отца? — вспыхнула она, но потом вдруг уступила: — Входи.
Слуга с поклоном застыл в дверях.
— Я могу говорить, госпожа? — спросил он.
Алинор кивнула.
— Госпожа, я пришел сообщить, что большая часть слуг покинула дом.
— Как это «покинула»?
— Они ушли. Остались только шестеро, из них двое рабов и та девица.
— Аейра?
— Да.
— А остальные?
Слуга пожал плечами:
— Дом пуст.
— Они не хотят прислуживать в доме изменника? — фыркнула Алинор.— А те, кто остался? А, Тирс? Вы тоже сбежите?
Слуга гордо поднял голову:
— Пока ты платишь нам, мы останемся с тобой, а рабы… Куда они денутся?
— Очень хорошо…— Над площадью снова разнесся звук труб.— А теперь уходи, Тирс.
— Хорошо, госпожа.— Слуга поклонился и, пятясь, вышел.
Алинор снова обернулась к окну и стала смотреть на площадь.
Человек на помосте дочитывал приговор Эримиору. Снова зазвучали трубы, а толпа оживилась, увидев, что от тюрьмы отъехала тележка, влекомая медлительной понурой лошадью. На тележке, съежившись, сидел узник, скованный по рукам и ногам.
Читать дальше