Лайон Де Камп: Чёрные слёзы

Пыль поднималась удушливым облаком, закрывая проход внизу. Облако стало таким непроницаемым, что Богра Хан чуть не приостановил своих лучников на минуту, чтобы они поберегли стрелы и не тратили их впустую, посылая наугад в наступивший мрак. Но этой мимолетной вспышке бережливости не суждено было осуществиться, так как из хаоса звуков возник сильный рев, перекрывший все остальные шумы.

— Вверх по склонам и на них!

Это был голос Конана. И сразу после этого возникла гигантская махина самого киммерийца, атакующего крутой опасный склон на громадном огненном жеребце. Казалось, только глупец или сумасшедший отважится нападать прямо вверх по крутому склону ползущего песка и обваливающихся камней, прямо в зубы своего противника, но Конан не был ни тем ни другим. Воистину он был дик в своей свирепой жажде мести, но его непреклонное, темное от загара лицо, освещаемое время от времени голубыми вспышками глаз из-под нахмуренных черных бровей, взгляд которых был подобен языкам пламени, пробивающимся из-под тлеющих углей, свидетельствовало о смекалке закаленного воина. Он знал, что часто только дорога через засаду является спасительной своей неожиданностью.

Действительно, пораженные туранские воины опустили луки. Карабкаясь по крутым склонам вверх из пыльного облака, стелющегося по низу теснины, прямо на них накатывалась воющая лавина взбешенных пеших и конных зуагиров. В один миг пустынные разбойники, гораздо более многочисленные, чем ожидал эмир, с ревом перевалили гребень холма, размахивая кривыми саблями и изрыгая проклятия. Их пронзительные боевые кличи леденили кровь.

Впереди всех маячила громада Конана. Стрелы порвали его белый халат, обнажив поблескивающую черную кольчугу, что облекала его львиноподобный торс. Его дикая нестриженая грива разметалась из-под стального шлема, подобно разодранному знамени. Случайная стрела сорвала с него струящуюся каффию. Он был подобен демону из мифа на своем дико храпящем жеребце. При нем была не кривая сабля, как у остальных обитателей пустыни, а длинный широкий палаш с крестообразной рукоятью, какими пользуются воины запада. Это было его любимое оружие, хотя остальными он владел не хуже. Длинная, блестящая, как зеркало, полоса стали крутилась в его покрытой шрамами руке, прокладывая алую просеку сквозь ряды туранцев. Палаш поднимался и падал, разбрызгивая красные капли в сухом воздухе пустыни. С каждым ударом он крушил оружие и разрубал плоть, дробил кости и мозжил черепа, здесь обрубая конечности, там отшвыривая искалеченную жертву со сломанными ребрами.

Этот бурный натиск был очень краток. Все было закончено уже к концу какого-нибудь получаса. Немного туранцев осталось в живых после бешеной атаки — всего несколько бежавших в самом начале и их предводитель. С окровавленным лицом и в разодранном одеянии, растрепанный и взъерошенный, припадая на одну ногу, эмир предстал перед Конаном, который сидел на своем запаленном коне, вытирая лезвие палаша халатом одного из убитых.

Конан смерил поникшее величество (павшего духом вельможу) презрительным взглядом с примесью насмешки.

— Ну вот, Богра, мы и встретились снова! — пророкотал он.

Эмир открыл рот от изумления, не веря своим глазам.

— Ты! — задохнулся он.

Конан усмехнулся. Десять лет тому назад еще совсем молодым бездельником киммериец попал в Туран, где служил наемником. Он покинул штандарты короля Илдиза довольно поспешно из-за небольшой неприятности с пассией одного офицера, при этом ему пришлось так спешить, что он не успел оплатить карточный долг тому самому эмиру, который стоял сейчас перед ним в остолбенении. Тогда, как это и было принято среди богатых молодых людей, веселый отпрыск знатного рода Богра Хан, подружившись с Конаном, участвовал во многих эскападах и азартных играх в питейных заведениях и публичных домах. Сейчас, по прошествии стольких лет, тот же Богра, разбитый в битве своим старым товарищем, чье имя он никогда не связывал с вожаком кочевников, перед которым все трепетали, в изумлении уставился на него.

Конан окинул его взглядом из-под прищуренных век.

— Ты подкарауливал нас здесь, не так ли? — прорычал он.

Эмир сник. Он не хотел давать информацию вожаку, находящемуся вне закона, даже если они были старыми собутыльниками. Однако он наслышался мрачных историй о кровавых методах допроса пленных у зуагиров, которые помогали добывать сведения довольно быстро. Жирный и рыхлый после многих лет привольного житья, туранский офицер боялся, что не сможет долго молчать под таким давлением.