Роберт Говард - Чёрная тень

Полдневное солнце насквозь прожигало песок пустыни, раскаленный воздух дрожал, струился волнами. Конан, коснувшись растрескавшихся губ огромной ладонью, бросил взгляд на бесконечные барханы, уходившие к горизонту. Некоторое время он стоял в неподвижности, безразличный к палящей жаре и жалящим укусам солнечных лучей. Он был почти обнажен; лишь талию охватывали шелковая набедренная повязка да широкий кожаный пояс, отделанный золотом, с которого свисали кривой меч да кинжал. На руках, бедрах и голенях киммерийца алели свежие царапины.

У его ног, обхватив колени и уткнувшись в них светловолосой головкой, сидела юная девушка. Кожа ее светилась белизной, резко контрастируя со смуглой дубленой шкурой Конана, легкая туника без рукавов была скорее намеком на одеяние; она не скрывала почти ничего — ни стройной шеи с завитками светлых волос, ни крепких маленьких грудей, ни круглых коленей.

Будто желая пригасить ослепительный блеск пустыни, Конан помотал головой. Затем, приподняв кожаную флягу, стиснутую в его сильных пальцах, тряхнул ее, пытаясь определить на слух, много ль там воды. В бурдючке чуть заметно булькнуло, и киммериец, нахмурившись, сжал челюсти; смуглое лицо его потемнело.

Девушка тоже услышала этот звук — не плеск воды, а, скорее, воспоминание о нем. Вздрогнув, она жалобно простонала:

— Конан! Пить! Пить! — Затем глаза девушки скользнули по раскаленным желтым пескам, и в голосе послышался ужас: — Смерть, одна смерть кругом… О Конан, Конан! Нам не выйти отсюда!

Огромный киммериец промолчал, рассматривая барханы; казалось, он собирается испепелить их взглядом. Так глядит воин на врага — смертельного врага, с которым через миг придется скрестить оружие. В синих зрачках варвара пылали злоба и упрямство.

Потом взгляд его спустился к девушке. Выдернув затычку, он поднес горлышко бурдюка к ее пересохшим губам.

— Пей! — велел он. — Клянусь Кромом, ты можешь пить, пока я не скажу. Пей!

Она глотала теплую воду скупыми крохотными глотками и пила до тех пор, пока бурдюк не опустел. Лишь потом тусклые ее глаза вспыхнули; она поняла, что воды нет и больше не будет.

— Конан! Зачем ты это сделал, Конан? Я выпила все, все! И тебе не осталось ни капли!

Выпрямив спину, киммериец отшвырнул пустой бурдюк.

— Выпила, так не ной! — буркнул он. — Побереги силы, Натала.

— Но ты же не сказал, нет… не сказал… — на глаза девушки навернулись слезы.

Не обращая на нее внимания, Конан застыл, выпрямившись во весь рост, похожий на исполинскую статую из потемневшей бронзы. Взгляд его, устремленный к горизонту, к таинственной багровой завесе, дрожавшей над песками, был полон ненависти. Казалось, он чувствует, что свет земной скоро сменится для него вечным мраком и холодом, но варварский нрав киммерийца, упрямый и несгибаемый, не желал мириться с гибелью. Сила еще не оставила его, но он не строил иллюзий; он знал, что без воды яростное солнце иссушит его плоть за день или два. И ему было ясно, что первой жертвой станет светловолосая Натала, совсем уже обессилевшая. Убить ее самому? Смерть от меча, стремительного, как проблеск молнии, милосердней мучительной гибели от жажды… Один удар, только один… И он не увидит ее страданий, не будет бессильно глядеть, как она теряет разум, стонет, хрипит, пытается зачерпнуть ладошкой пригрезившуюся воду.

Клинок киммерийца начал выползать из ножен — медленно, очень медленно, на палец за один вздох.

Вдруг рука варвара дрогнула. Из раскаленного воздуха взгляд Конана неожиданно выхватил едва различимый силуэт городской стены.

«Пригрезилось, — подумал он с досадой. — Мираж… очередной подарок коварной пустыни…»

Будто желая разубедить себя, киммериец приложил руку к глазам, слезящимся от солнца. Вот сейчас заманчивое видение поблекнет и растворится в воздухе… Но вопреки — или, скорее, соответствуя тайным желаниям Конана, городские башни и луковицы минаретов обретали все более четкие контуры.

Девушка, заметив волнение своего спутника, привстала на ноги и устремила взгляд, полный надежды, к горизонту.

— Что там такое, Конан? — прошептала она едва слышно. — Оазис? Неужели мы спасены?

Киммериец не спешил с ответом. Он протер полуослепшие от палящего солнца глаза, затем еще раз недоверчиво покосился на город. Видение не исчезало, оставалось неподвижным в мерцающем мареве.