Юрий Никитин: Стоунхендж

Когда старший сдался, повалился навзничь и захрапел, у чудесной скатерки остались только Томас и Олег. Ведьма почти не ела, а рыцарь и калика насыщались по-мужски неторопливо, степенно, умело наедаясь впрок, как матерые волки.

Ведьма огляделась по сторонам — чужих ушей нет, а купцы спят непробудно.

— Так кто вас подстерегает?

— Подстерегали, — поправил Томас гордо. — Теперь их самих черти стерегут. И дрова под котлы подкладывают.

— Куда? — не поняла ведьма.

Олег объяснил снисходительно:

— Это из их учения о загробном мире. Не обращай внимания.

— А-а, — протянула ведьма. — Какая-то новая вера? Лады, много их было... Авось, и эта долго не продержится. Одних вы сокрушили, а как с другими будете?

— Других нет, — ответил Томас сердито, слова ведьмы о святейшей вере Христовой задели. — Сокрушили злодеев безбожных.

— Они как раз и были христианами, — не преминул уколоть Олег.

— Всех сокрушили? — не поверила ведьма.

— Главных побили, а стадо, ежели есть, разбежится. Да и кто пойдет супротив, ежели побили сильнейших?

Ведьма сожалеюще смотрела на молодого рыцаря, гордого и счастливого, упоенного победой. Даже сейчас выгнул грудь и расправил плечи, будто король уже благосклонно одаривает милостями. Не знает еще, что святой угол пустым долго не бывает.

В корчме, каких в Киеве не меньше сотни, за дальний столик сели двое. Один в легкой одежде степняка, смуглолицый и черноусый, каждый в нем признает берендея, при кривой сабле и в кольчужной сетке, другой повыше и пошире в кости, белокожий и с распущенными до плеч белокурыми с проседью волосами. Синие как лед глаза выдавали уроженца Севера. Он был в кожаных латах, из-за спины торчала рукоять исполинского двуручного меча.

— Здесь платят золотом? — спросил человек в одежде степняка.

Голос его был высоким, гортанным, с хищным орлиным клекотом. Глаза навыкате были похожи на глаза крупной злой птицы.

— А также медью, кунами и зуботычинами, — ответил северянин неспешно.

Он двигался с ленивой грацией, голос густой и мощный, словно говорил из глубокого дупла. В движениях чувствовалась мощь, хотя лицо и открытую грудь испещряли глубокие шрамы. Один буквально рассекал правое плечо, но движений, судя по всему, не сковывал.

Северянин пытливо всматривался в смуглое лицо с черными, как терн, хищными глазами. Степняк усмехнулся, показав белые, как снег, зубы:

— Ответ верен. Тогда скажи еще: какое кольцо у Слымака на мизинце?

Северянин напрягся, его ладонь потянулась через голову к рукояти страшного меча.

— У Слымака нет мизинца на левой руке. А на правой колец не носят вовсе.

Улыбка степняка стала шире.

— Тогда ты — Неистовый Ролан. Меня зовут, как тебе уже наверняка сказали, Бадри. Что будешь пить?

Северянин расслабился. Огляделся уже иначе, без опаски, оценивающе.

— А что здесь пьют? Брагу, настой мухомора?

— Издалека ты, — заметил степняк, назвавшийся Бадри. — Здесь медовуха в чести. Хмельная. А едят... Едят все. Впрочем, и пьют все.

Молчаливая женщина поставила перед ними глубокие миски с гречневой кашей и жареным мясом, бесшумно удалилась. Ели неторопливо, искоса посматривали друг на друга. Когда появились чаши с хмельным вином, тоже пили неспешно, оценивающе. Чувствовалось, что Бадри моложе, быстр в движениях, в глазах светился ум и веселье. Ролан тяжелее, с крупным телом викинга, широк в кости, нетороплив. Вокруг глаз собрались мелкие морщинки, не от возраста — такие люди до старости выглядят молодо или хотя бы моложаво, а от пристального всматривания то ли в огонь, то ли в сверкающие на солнце снежные просторы.

Наконец Ролан сказал медленно:

— Давно не случалось, чтобы вот так... Почему не передали с ветром?

— Могли перехватить чужие уши, — ответил Бадри. Черные, как смоль, брови озабоченно сдвинулись. — А дело очень серьезное... Ты знавал Слымака?

— Командора Северо-Востока? Его все знали.

— Так вот, он теперь уже точно не будет носить колец.

Ролан откинулся от стола, будто увидел на блюде змею. Синие глаза впились в лицо степняка.

— Кто его сместил?

Бадри покачал головой.

— Сместил? Да, можно сказать, что его сместили... Приехали двое диких, сместили. Мозги расплескали по всем четырем стенам. И стражу, а ты знаешь, какая у таких людей стража, тоже сместили. Перевели на работу ковриками. Чтобы ноги вытирать удобнее.

Ролан смотрел, не веря. Но лицо степняка было серьезным.