Николай Басов: Возвращение

Наконец восточник отставляет пустой кувшин в сторону. Снова накинув шкуру, относит бессильное тело в холодную пещеру и засыпает ворохом листьев, которые тут же начинают тихонько тлеть.

Время льется бесшумно. Когда танцор появляется вновь, листья лишь слегка курятся. Незнакомое тело явно радо присутствию другого человека. Хотя душа еще никак не реагирует… Определенно ей требуется больше времени, чем телу.

Танцор прикасается ладонью к его щеке и снова улыбается, на этот раз иначе — не так, как когда делал больно. А может быть, им было больно обоим… Только он замирает от холода, а у восточника кожа твердеет от жара. Их глаза встречаются, и восточник спрашивает:

— Ты можешь говорить?

Этот язык он знает. По крайней мере понимает слова, их смысл. И улавливает их вкус, который радует душу, оживляет ее, рождает желание услышать что-то еще, помимо этих слов.

— Ты забыл дасский? — снова спрашивает танцор. — Ты не понимаешь меня?

Собравшись с силами, он разжимает губы:

— Кто я?

Слова даются нелегко. К тому же голос его звучит не громче комариного зуденья, а губы и язык остаются неподвижными, как тот камень, на котором он лежал, согреваемый четырьмя гигантскими кострами. К тому же это слова языка Фо, такого древнего, что он сам удивляется их звучанию.

— Знаешь, — танцор доверительно наклоняется, — это язык заклинаний! А здесь пользуются дасским. Или дериб.

— Кто я? — он пытается говорить на дериб.

— Молодец, — хвалит танцор. — Ты — мой ученик. А я твой Учитель.

— Почему я ничего не помню? Учитель некоторое время молчит.

— Тебе придется поверить мне, хотя то, что я скажу, мальчик, не будет всей правдой. — Видно, что он не умеет лгать. — Будем считать, что я опробовал очень редкий способ обучения — хотел вызвать память предков… И ошибся. Сейчас не важно, в чем именно, важно другое — ты умер.

— Умер?

Чувствует он себя, конечно, не очень хорошо, но зомби, наверное, должны были бы ощущать себя еще хуже.

— Мне пришлось тебя оживлять. Это потребовало времени и сил.

— Это удалось тебе, Учитель.

— Будем считать, что я преподал тебе урок возвращения к жизни. — И Учитель улыбается. Не как от боли.

Мальчик хочет еще о многом узнать, но усталость оказывается сильнее любопытства.

Через неделю он научился пить бульон из той дичи, которую Учитель приносил с охоты. Больше всего ему понравился вкус дикого кролика, хотя Учитель готовил его с большой осторожностью — по восточной системе, согласно которой он восстанавливался, кролик относился к неблагоприятным кушаньям. Как бы там ни было, он быстро оживал и радовался всему на свете.

Оказалось, они с Учителем жили в пещере, выходящей на небольшую — ярдов тридцать в диаметре — площадку, круто обрывающуюся с трех сторон. Под ней, на глубине доброй сотни футов, по склонам речной долины росли высокие и разлапистые голубые ели. На площадку, прижимающуюся к отвесной горной стене, вела узкая, не шире фута, тропа. Она была хорошо утоптана, но так извилиста, что не всякий мог пройти по ней. К тому же она хорошо простреливалась. Один решительно настроенный лучник мог удерживать здесь отряд любой численности, разумеется, пока у него оставались стрелы.

Через две недели ученик начал ходить, а через месяц Учитель разбудил его однажды ранним утром, когда солнце еще не освещало облака над горами и вересковыми пустошами. Голос у него был суховатый и очень тихий:

— Теперь ты каждый день будешь вставать вместе со мной. Пошли.

Они сбежали к речке и прыгнули в воду. Сначала он задохнулся — так холодна оказалась горная вода. Но спустя несколько минут ее прохлада стала даже нравиться. А может быть, он вообще неправильно воспринимал тепло и холод, потому что еще помнил раскаленный камень.

Они позавтракали стеблями какой-то высушенной травы. Он попросил дичи или хотя бы хлеба, но Учитель ответил:

— Тебе предстоит стать воином. Поэтому дичи ты сейчас не получишь. — И добавил, усмехаясь: — Считай это первой трудностью, которую тебе предстоит преодолеть.

Не объясняя, почему воинское обучение должно проводиться на голодный желудок, Учитель встал, вышел на край площадки перед их пещерой и сел в начальную позу для медитации. Почти сразу его восточное лицо стало безжизненным, и он невыразительным голосом приказал:

— Садись рядом, как и я. Успокойся духом, вдыхай жизнь… Ты должен постигнуть, что воина невозможно заставить беспокоиться или чего-либо хотеть. Все, что ему не нравится, лишь обостряет его восприимчивость и решительность. Запомни это, иначе ты не выживешь… Ты все равно не выживешь, но если с самого начала не будешь думать правильно, мальчик, то умрешь слишком скоро, даже по меркам этого мира.