Александр Кулькин - Когда наша не попадала

А на берегу торговались Спесь и Норденскьельд. Оказывается, нурги плыли к теплым морям, как обычно наниматься на службу обленившимся ромеям. И сейчас Спесь впаривал им Механикуса, вернее, его машинерию, уверяя викинга, что без неё тот дальше ближайшего бочага не уплывёт!

– Да рассуди сам, конунг! Спросишь грека – и сразу поймёшь, куда плыть, да сколько ещё на вёслах ломаться. Совсем даром отдаю, серебром по весу отсыпешь, да и ладно! А грека-то, учти, совсем даром отдаю! Себе в убыток торгую, чего не сделаешь для хорошего человека!

Нург ворчал и не соглашался. Красиво машинка сверкала, но больно увесиста была. Спесь клялся всеми богами, каких мог вспомнить, избегая, впрочем, упоминать своих, что без такой штуковины ромеи Норденскьельда на смех поднимут. А коль увидят чудо это, так сразу и зауважают, да и цену за наём повыше дадут. Викинг только рукой махнул при упоминании ромеев:

– Дурной народ, сами в войско не идут, боятся. Так что наймут, куда они денутся. Скинь маленько цену, небогатый я. Год уж больно плохой, грабить совсем некого.

– А чо так? – встревожился Спесь. – Мор, что ли, прошёл?

– Да нет, – помрачнел Норденскьельд. – Поумнели все как-то разом. Не ромеи всё-таки, своих воев предпочли кормить, а не наемникам платить. Если бы и ромеи это поняли, то осталось бы нам только в окияне новых дурней искать.

– Эх-х, рвёшь ты мне сердце! Так и быть, – махнул рукой атаман, – скину, из-за уважения, тебе две полушки. По рукам?

– По рукам! Скажи греку, што в самый раз домой его отвезём, только пущай не заблудится!

Уставший от новых впечатлений, дальнейшее Ивашка помнил плохо. В голове только и удержались отдельные выкрики:

– А счас я спою вису, как брали на копьё град сильномогучий…

Хрямс!

– Пошто не даешь славить всадников белопенных коней, токмо отвагой превозмогу…

Хрямс! Хрямс!

– Наших бьют!!

Бум-с-с!! Хрямс! Хрямс!

– А-а-а!! Бульк! Спасите-е-е меня, вода мокрая!!!

Солнышко весело играло с маленькими волнами, ласково поглаживая их по гребням. Лодья бежала вниз по Реке, уверенно управляемая спящим на руле кормчим Грицем. Путешествие продолжалось, и всё было впереди.

Миновали спокойные безмятежные деньки неторопливого сплава. Долго потом Ивашка вспоминал ласковый напев волн, тихие закаты, когда даже Спесь начинал говорить шепотом, чтобы не сбить величавость вечера. Всё чаще беспокоил юношу незнакомый, горьковатый и тревожный, запах. И когда над лодьей пронеслась чайка, волхв понял: скоро будет море. В тот день Кудаглядов распорядился стать на днёвку. В последний раз (все ватажники говорили «в крайний») осмотрели своё судно. Поохотились, чтобы запастись свежиной, порыбачили. Эйрик наконец-то спел, раков было много.

А на следующее утро Ивашка был потрясен. Он, по обыкновению, стоял у борта и всматривался в серебристую бескрайность воды, когда вдруг услышал, как потрескивают доски палубы. Не успев обернуться, он чуть не согнулся под тяжестью легшей на плечо руки.

– Пошто пригорюнился, отрок? – добродушный бас заставил встрепенуться каждую клеточку, такая в нём была силища. Так мог говорить вековой дуб, коли пришла бы ему такая блажь в сердцевину. С трудом повернув голову, парень встретился глазами с внимательным и слегка насмешливым взглядом.

– Ну что ты на меня глядишь, як на цуд, – уже открыто усмехнулся Гриць. – Умею я говорить и ходить сам могу. И на правиле не только сплю…

– Так, дядько… – растерялся Ивашка, – я ж ничего плохого-то и не думал…

– Знаю, – просто ответил кормчий, смотря мимо парнишки, куда-то вдаль. – Только ты у нас новенький и про сусаниных ещё не слышал.

– Нет, про таких ещё ничего не учил. Волхв-то наш больно строг. «Всему своё время, и есть каждой вещи своё место под солнцем».

– Мудр, ох и мудр муж сей. Но пришла пора узнать тебе, отрок, про древних людей, кои сусанины зовутся. Прадед мой был Сусанин, и не просто так, а с большой буквы! Каждую тропку знал во всем мире, в море-акияне с любой волной здоровкался. А вот я уже обмельчал… По Реке пройду, глаз не открывая, а в море уже пригляд нужен. Эх, мельчаем мы, брат, умения теряем, знания… Князь старается, конечно, но как резами записать то, что с молоком матери впитывать надо? Думай, паря, думай. На младых только и надеемся, что не растеряете вы наших умений, не променяете их на цацки блестящие. Не смотри на греков, отдали они всё за знания сухие, и путь этот ведёт к потере радости и любви. Эх-х-х, пойду ещё подремлю, скоро море.