В лес пошел паренек один, в лес пошел да за хворостом. Долго шел, заплутал, видно водит лешак аль кикиморы. Вот уж ночь темна, чаща часта, да не видно, чтобы где-то дорожка шла, дорожка шла домой вела. Ветер днем повыл, а к ночи устал, серебрит луна колкие снега, видно час пришел погибать пора.
Погрустил-погрустил дорб молодец, да и думает, чем в сугробе замерзать, лучше уж пойти, куда глаза глядят. Шел он, коротко, долго ль – неведомо, уж светать стало – огонек впереди заметил. – Что ж, – думает, – вот и вывели меня ноженьки из лесу из дикого. Радость сердце греет да силы дает вперед идти. Только стал ближе подходить – глядь, а опять огонек далече. Понял юноша – опять его леший водит, домой не пущает. Да только делать нечего, идти некуда, вот идет за огоньком дорб молодец да смекает – что же за огонек такой. К рассвету и тот огонек исчез. Да только лес расступился, да посветлел, а на опушке одной – так и вовсе костерок горел. Подобрался молодец поближе видит трое сидят, друг пред другом похваляются.
–Я, – один, говорит, -за день весь свет облечу, золото, где хошь разыщу, – важно так говорит, а на самом кафтан драный, да тощ, как палка, а в глазах бесы пляшут красные, пламенем костра прикидываются. Понял добр молодец – не простой то костер, колдовской, сал дальше слушать.
–А мне, – говорит другой, – стоит в ладоши хлопнуть и будет тут грозная армия вурдалачьего племени, они, -говорит, – будут меня во всем слушаться. Страшный такой – одежды черные, глаза бездонные, на вид молод да силен, а в голосе его волк чудится али медведь, а у ног его сума лежит, он оттуда кубок достает золотой, да мед кровавый в него наливает.
–Брешешь, – третий сказывает, – не будут они тебя слушаться, не бывать в упыриных им прислужниках. Вот испугался наш добр молодец, еще глубже в снег вжался, вот он упыриный князь пред ним сидит, кровушку людскую пьет.
–Вот, что я могу, – меж тем третий похваляется, – я могу такую стену построить – что не видна, а пройти не пущает, могу такую тропу протоптать, что петляет петляет, да не куда не приводит, идешь-идешь домой не придешь. Тут он засмеялся зловещим голосом, так что холод по венам место крови побежал, не выдержал добр молодец, схватил суму упыреву да кинулся бежать.
Бежит, а из упыревой сумы дорогой хлеба кусок обронил, где обронил там земля расступилась, да овраг крутой варажинам путь пресек.
Бежит молодец, а по пятам его страх торопиться, волком воет да в душу лезет. Недолго думая бросил юноша за спину первое, что в упыревой суме попалось – гребень золотой. Обернись тот гребень птицею, подхвати горе-странника, да как вынеси его в чисто полюшко, перейти речку – вот и околица. Опустила птица молодца, да и внебесах-то и скрылася.
Пришел в избу молодец, да поевши да отогревшися, стал находки свои рассматривать. Смотрит, а он у лешаков целую суму злата утянул – тут и ожерелья редкой работы, тут и перстни сияющие, жемчуга драгоценные, да монеты чужеземные. Стал тогда юноша девок замуж звать – та говорит, женой моей назовется, кому жемчуга да кольца боле к лицу будут. Затмевает девичий ум украшений блеск, как сороки налетели жемчуга мерить, да красотой похваляться. Чуть глаза друг дружке не повыцарапывали, косы русые не повыдергивали. Не доброе то было золото…
Только люди старые, люди мудрые видят: злато-то заговоренное – порешили, да и в речку вон выбросили. Камнем пошли на дно ценности, да о дно ударились и стайкой рыб обернулись – с тех пор в тех местах и водится рыба с золотой чешуей…
Да только обозлилась нечисть, не мало минуло дней, да мало месяцев, наступили времена темные, пришло время саландорам в бой вступить с колдовской силую.
До того часа рокового, когда рать светлая темные полчища бить пошла, вот что приключилось…
Уж зима прошла, в лугах трава цвела, в кузне кузнец мечи кует, да копья точит, надобно землю-матушку от нечисти спасти, чтоб дышалося полной грудью, чтоб страшилищам всяким не осталось места в долине саландорской.
А что по над лугом не туча, не дракон крылья расправил, то птица Гамаюн к людям летит, с древа древнего Мирового рассказать-научить, на путь наставить. От ее крылов тень наземь ложиться, ветра завывают. Вот все ближе она к селению, поуменьшилась, словно горлица стала, да голос ее чист и ясен слышен каждому.
– Ой, вы люди саландорские, человече неразумные. Вы скажите, обчем мысли все? Вы скажите, что тревожит вас? Помогу, научу, поведаю. Все знаю, что в мире делается…
Читать дальше