Валерий Анишкин: Моя шамбала

– А Вовка-то что? Чем Вовка-то помогает? – спросил дядя Павел.

– Да лечить он руками, Паш, может. Способности у него такие. Руки излучают какое-то тепло особое, – зашептала мать.

– Это что ж, колдовство какое, вроде как знахарь? – удивился дядя Павел.

– Дар это божий, сынок. Господь ему послал, – вмешалась бабушка и прочитала на память елейным голосом: «Придя в дом Петров, Иисус увидел тёщу его, лежащую в горячке, и коснулся руки её, и она встала и служила им».

– Мам, опять ты с глупостями своими, – осадила мать бабушку.

– Это не глупости, это Евангелие от Матфея, – усмехнулся отец.

– Попом бы тебе, Юрий Тимофеич, быть. И Библию, и Евангелие знаешь, – одобрила бабушка. Она робела перед отцом и обращалась к нему не иначе как Юрий Тимофеевич. Юрой отца называла только мать, но в третьем лице тоже звала по имени-отчеству. Был он намного старше матери и относился к ней со снисходительностью старшеклассника к младшему.

– Нет здесь никакого колдовства, Павел, – повернулся к дяде Павлу отец. – Это научный факт. В научной литературе описаны случаи исцеления с помощью рук, которые являются источниками энергии. Более того, все мы – и я, и ты – обладаем этой энергией. Только некоторые люди обладают этой энергией в большей степени.

– Сынок, подержи руки над цветами, – попросил меня отец.

На этажерке с книгами в двухлитровой банке стояли тюльпаны. Их головки уже закрылись, будто цветы приготовились к ночному сну. Я с большой неохотой вылез из-за стола и подошел к этажерке, потер руки одну о другую. Сухие ладони прошуршали смятым листом бумаги. Я стал гладить цветы, не прикасаясь к ним. По комнате разнесся легкий запах свежести. Бутоны зашевелились и стали распускаться. Дядя Павел как зачарованный смотрел на тюльпаны.

— Как же так, Тимофеич, я не понял? – вымолвил сбитый с толку дядя Павел. – Он их даже не трогал.

– Я же говорю тебе, что руки источают энергию. Это все равно, как цветы раскрываются на солнечный свет.

– Чудно! – покачал головой дядя Павел.

– Он много чего умеет, – сказал отец. – Ты ещё увидишь.

– А лучше б ничего не умел. Был бы как все нормальные люди. А у этого то запахи, то звуки, то сны какие-то ненормальные. И видит-то не то, что надо. А ночью подойдешь, лежит – не дышит. И не знаешь, то ли жив, то ли нет.

Мать заплакала.

– Да что ты, ей богу! – отец недовольно нахмурился. – Нормальный парень. И все у него нормально. Спасибо сказать нужно за то, что природа одарила его такими способностями. У него же, Павел, феноменальная память. Он страницу любой книжки может повторить за тобой без единой ошибки.

– Чудно! – повторил дядя Павел и внимательно поглядел на меня.

Я сосредоточенно ковырял вилкой картошку и облегченно вздохнул, когда мать неожиданно вернулась к недосказанному и наболевшему.

– Полгода известий никаких не было. И писем нет и похоронки нет. А приехал худой, в чем только душа держалась. Он и сейчас-то худой, а тогда чуть толкни и упадет. Тут чирьи по всему телу пошли. Избавились от чирьев, заснул. Дeнь спит, ночь спит и утром не просыпается. Я будить, а он не дышит. Ну что есть мертвец. Вот так иногда и Вовка. Чего и боюсь. Может, проснется, а может, нет.

Отец молчал, только брови сошлись на переносице, обозначив три вертикальные складки на лбу, а пальцы нервно выбивали дробь по столу.

– Перепугалась я, Пашенька, до смерти. Вызвала врача, а врач и говорит: «Это летаргический сон. Может быть, несколько суток проспит, а может быть, и месяцев. И ни в коем случае не пытайтесь будить. А мы будем следить, поддерживать глюкозой. Глянул на меня, а я сама как мертвец. Как заругается он. Да вы, говорит, себя-то пожалейте. Разве, говорит, можно так. Ничего же страшного не случилось. Сильное нервное истощение. Все обойдется. Ему укол сделал, да и мне заодно.

Павел, не перебивая, слушал и с невольным любопытством поглядывал на отца. Тот чувствовал себя неловко и, наконец, недовольно бросил матери:

– Ну ладно, хватит об этом. Кому про чужие болячки слушать интересно? У каждого своих полно.

– Погоди, погоди, Тимофеич! – остановил отца дядя Павел.– И что же потом? – спросил он мать.

– Да что? Проснулся через три дня. Не знаю, то ли Вовка, – он же не отходил от отца, все гладил его. А может сам по себе проснулся, – устало проговорила мать.

– Шура, сходи в магазин, принеси еще поллитровочку. Что нам, мужикам, одна? Не каждый день родственники с войны приходят, – попросил отец.

Мать замялась и как-то виновато взглянула на Павла. Я понял, что ей стыдно сказать при брате, что у неё осталось денег в обрез до отцовой получки. Но она встала и пошла в их с отцом комнату к шифоньеру, где под бельем хранила завернутые в ситцевую косынку деньги. Дядя Павел достал из кармана гимнастерки две новенькие сотни и хотел отдать матери, но отец отвел его руку: