Александра Треффер - На грани. Рассказы

– Я объясню, что именно, – нависнув над Алорой, зло произнёс Аланио.

И, выпуская клыки, добавил:

– Мне нужна пища. И эйфория от охоты.

Крик, перешедший в хрип, огласил уютную обитель. А мужчина, прокусив девушке горло, высасывал из жил холодную влагу, смакуя каждый глоток. Вскоре он выцедил всё до капли и откинулся на подушки, наслаждаясь забытыми ощущениями.

С тех пор, как смертельный вирус выкосил человечество, минул век. Сотню лет вампиры страдали от голода, довольствуясь редкими выжившими жертвами и почти забыв вкус крови. А сейчас Аланио, наконец, удалось вспомнить, что же такое быть сытым.

Он посмотрел на Алору. Та лежала бледная и спокойная, ничто более её не волновало. И тут мужчина внезапно осознал, что натворил. Поддавшись жажде, стремясь испытать удовольствие от мук жертвы, он уничтожил единственное существо, которое могло бы спасти его от тоски в подаренной им обоим вечности. Боль пронзила небьющееся сердце и, закричав, Аланио кинулся прочь от дома, в котором погибла его надежда.

Вампир нёсся сквозь ночь, не замечая, куда бежит. Отчаянье молотом стучало в виски, он проклинал себя, но внезапно остановился, и в глазах его засветилась решимость. Повернув к порту, Аланио упругим шагом направился к причалу, где раньше находилась стоянка рыбацких лодок. Те давно превратились в труху, но металлические колышки для швартовки почти не пострадали от времени.

Постояв немного, глядя на неестественно большую луну и серебрящееся море, вампир смахнул слёзы и упал грудью на тронутое ржавчиной железо. А утром солнце испепелило его тело, освободив из заточения бессмертную душу, воспарившую в мир, где Аланио, наконец, обрёл покой.

С неохотой расставшись с интересным сном, Ляля пробудилась от солнечных лучей, пытающихся пробраться сквозь сомкнутые веки.

– Сколько раз я говорила, чтобы ты закрывал шторы на ночь, – недовольно пробурчала она, поворачиваясь к мужу.

Место Ильи пустовало, Ляля наморщила лоб.

– Ах, да, верно, у него же смена. Вот ещё! А я хотела, чтобы он повесил полки в коридоре. И кран в ванной бездельник наверняка не починил.

Тяжело вздохнув, женщина встала с кровати и накинула халат.

Недавно Ляля Мохова вышла на пенсию. Первый месяц она отсыпалась, наслаждаясь тем, что не надо рано подниматься и куда-то бежать, но потом наступил момент, когда пенсионерка заскучала.

От нечего делать Ляля с утра принималась пилить мужа. Илья отмалчивался, он всегда был немногословен. Не реагировал он и на обвинения в мужской несостоятельности, хотя брови его порой сурово сходились на переносье, а губы презрительно кривились при взгляде на встрёпанную, обрюзгшую женщину со следами вчерашней заветрившейся косметики на лице.

Лишь однажды Илья позволил себе возмутиться и тут же пожалел об этом, стоя под градом насмешек и оскорблений. Не в силах больше терпеть издевательства, мужчина, развернувшись, выбежал за дверь, кинув жене:

– Курица!

Дома он не появлялся неделю. Вернулся в чём ушёл – тапочках на босу ногу, вытянутых на коленках трениках и ещё более грязной, чем до исчезновения, футболке. Присмиревшая Ляля выискивала признаки многодневного кутежа, но напрасно. Муж выглядел так же, как всегда, даже слегка пополневшим, словно там, где он отсиживался, его хорошо кормили.

Напуганная бунтом супруга женщина пару дней помалкивала, а потом всё началось сызнова. Но сегодня Илья работал, и выплеснуть дурное настроение оказалось не на кого. Ах, нет, она же забыла про спящую в соседней комнате младшую дочь.

Таня, на свою беду оставшаяся с матерью после того, как последняя добилась её развода с симпатичным, подающим надежды инженером, вела себя тише воды, ниже травы. Она уже два года не могла устроиться на работу и понимала, что полностью зависит от родителей. Промолчала женщина и сейчас, когда Ляля, раздёрнув занавески, потребовала, чтобы лентяйка встала и приготовила завтрак.

Пока та чистила, резала и варила, родительница, стоя у неё за спиной, исходила ядом, называя Таню приживалкой, тунеядкой и глупой гусыней, неспособной устроить свою жизнь и сидящей на её шее. То, что сама она получает мизерную пенсию и живёт неплохо только благодаря работающему мужу, Ляля, конечно, запамятовала.

Терпение дочери явно подходило к концу, она с трудом сдерживалась, а, когда мать, утомившись, ушла в комнату и включила телевизор, Таня, швырнув ей вслед нож, вонзившийся в косяк, прошипела: