Алексей Козлов: Золушка и король. Сказка

И тут колдунья испарилась,
Загадку Золушке даря.
До потолка внезапно взвилась
Густая синяя струя.
Веселье искренне любя,
Сумей сказать себе: довольно!
Девчонка смотрит на себя
И восхищается невольно:
Волною волосы завились,
В них будто светляки горят.
Ее лохмотья превратились
Вдруг в ослепительный наряд.
Кружа над весями в полете
За много лет тысячи лье
Вы, это точно, не найдете
Такого чуда-кутюрье.
Вместо туфель ее старых,
Униформы дней печальных,
Перед ней стояла пара
Звонких туфелек хрустальных!
Дели-дели! Дели-дели!
Дели-дели! Дели-бом!
Об пол туфельки звенели
Звонким, чистым серебром!
В башмаке хрустальном ножку
Беззвучно ставила она
На золоченую подножку,
Чтоб сесть у самого окна.
Слуга открыл пред нею двери,
Склонив чуть-чуть свой стройный стан,
С улыбкой счастья наша пери
Уселась ловко на диван.
Неслись лошадки, припадая.
Движенье Золушку влекло
Дорога ровная, прямая
Пред ней лежала как стекло.
Мелькнули нивы и деревни.
Ее триумф, ее отъезд
Я наблюдал с колдуньей древней
Из всем вам незнакомых мест.
Другое взволновало дело,
Признаюсь, в тот момент меня,
Когда карета вдаль летела,
Гусей гоняя и звеня.
Побольше перьев, света, воска!
В тот час, объехав темный бор,
Скрипя, хозяйкина повозка
Въезжала в королевский двор.

Кареты съехали с дороги
Во двор, осями проскрипев.
Здесь дремлют черные бульдоги,
Широкий разевая зев.
А это кто? Но… между нами…
Что дурака нам представлять:
Герольд с большими галунами
Умеет щеки надувать!
О балах минувших эпох
Я должен был сказать особо,
Когда б не некая особа,
Мой цензор, и палач, и Бог!
Итак, молчу! Учтя причину,
Читатель, не брани стихов.
Я брошу кистью на картину
Всего лишь несколько штрихов.
Не огорчусь притом нимало,
Коль кто-то дельный даст совет.
Мое живописанье бала —
Не лучший праздника портрет.
Король давно сидел на троне,
Надушен, выбрит и завит.
Прекрасно шел к его короне
Ухоженный и сытый вид.
Вдруг – что там? Взрыв? Набег? Татары?
Не лопнула ль земная ось?
На башне взвизгнули фанфары.
Вот тут-то все и началось!
Читатель приложился к штофу,
А судьи, побросав суды,
Несли на пир, как на Голгофу,
Свои большие животы.
Поток гостей тотчас разросся
И в двери через зал понесся.
Так в наводнение вода,
Бросая в окна скарб, пеленки,
Топя сучки и сор в воронки,
Бежит неведомо куда.
Сиял златым яйцом затылок.
Из всех углов, со всех сторон
Летело звяканье бутылок,
Скрипичный визг и сабель звон.
Тяжелый гул, и смех, и шутки…
Вот за столы расселась рать.
Под байки, сайки, прибаутки
Все стали пищу поглощать.
Все ели – нет, не привокзальный
Чугуннолицый антрекот,
Когда вошел с улыбкой сальной
Провинциальный анекдот.
Бокалы весело звенели.
Слыхали ль вы, видали ль вы,
Как дамы – куклы во фланели —
В мазурке распускали швы?
А Золушка, совсем не бедно
Одета бабушкой седой,
Вошла в веселье незаметно,
Встав за колонною витой.
Был взгляд ее счастлив и светел,
В нем огонек чудесный жил.
Король в толпе ее приметил
И тут же танец предложил.

– Ты будешь ласковой и ловкой,
И хохотушкою подчас, —
Фонарик покачал головкой
Умолк и медленно погас.
Кругом шептались и галдели,
И перепахивали грязь.
И целый вечер танцевали
Они вдвоем, не расходясь.
Немного выпили при этом,
Она вина чуть пролила.
И Золушка, облита светом,
Прекрасна в этот миг была.
Она порхала в платье белом,
Не чувствуя усталых ног,
Над сытым обществом дебелым,
Как одинокий мотылек.

И вот часы в гудящей зале
Алмазной стрелкой показали:
До полуночи пять минут.
Ей платье почему-то жало.
Девчонка лестницей сбежала,
Летел во след ей звон и гуд.

Скорей! Скорее же! В карету!
Себя за этот сон бранит.
Где кучер? Время? Есть ли? Нету?
И вот она уже летит.
Примчалась. Будто бы приснилась,
Карета в тыкву превратилась,
И кучер просочился в дом,
Мышиным промахнув хвостом.
В зубах он нес сухую корку —
Имел, наверное, резон.
И смыло лошадей шестерку.
Да было ль это? Это сон!
А ящерки, шурша листами,
Кто по камням, кто по стене,
Вертя зелеными хвостами,
Тотчас попрятались в траве.
И облака неслышно плыли,
Спала река, как нефть, черна.
Лишь крыша с петухом на шпиле
Была луной освещена.

Мир, как и прежде, полон дряни,
Свет лунный льется по стене,
И наша Золушка в чулане
Сидит на пыльном чурбане.
Как прежде, уголь носит, шьет
И что-то про себя поет.
Наверно, о судьбе бездомной
И бесприютной средь зимы.
Но написать о том нескромно,
И здесь ее оставим мы.
Отметим все-таки детали:
В разгаре утро, блещут дали,
И солнце в дом зашло давно
Пятном сквозь мутное окно.
Но утра радостные виды
Уже не радуют ее:
Ведь башмаки ее разбиты,
И платье – грязное тряпье.
У пташки опустились перья.
Как духом не упасть подчас
Среди циничного безверья
Холодных и незрячих глаз?