Мария Фомальгаут: Росток Имболка

– Как он выглядел?

– Ну как, обычно… как человек… у него ещё пальто такое было… или нет, вру, курточка на нем была… там еще заклёпочки такие, еще воротничок такой…

– А роста он какого?

– Рослый такой, высокий… но нескладный какой-то… Знаете, мне высокие обычно нравятся, а тут нескладный какой-то…

– Ну, хорошо, хорошо, так вы говорите, он по улице бежал?

– Ага… а за ним эти гнались… в форме такие…

– Полицейские?

– А, ну да… я еще такая завизжала, думала, меня щас убьют… Ой, так напугалась вообще… ой, можно я закурю, а то волнуюсь так… Я вообще уже месяц не курю, а тут как случилось такое…

– Курите, курите, кто вам не дает… так куда он побежал-то?

– Ой, не помню я… по улице куда-то…

– По какой улице?

– Ой, да не помню…

– Там живете и не помните?

– Ой, да не помню я… хотя постойте, постойте, он к бутику свернул, там еще туфли такие выставили, надо ж было так туфли испортить, там подошва розовая, а…

– …короче, куда он побежал-то?

– Он… а да, никуда он не побежал… он пропал.

– Как пропал?

– Ну, так… он там возле бутика остановился, там еще туфли такие, они мне так нравились, только…

– И?

– Ну вот, он остановился… и на стене рисовать начал чёрным чем-то…

– Предположительно, углем.

– Я думала, граффити какое нарисует… а он простенько так, крестик нарисовал, и кольцо такое…

– Умножил на нуль.

– Это чего такое, это картина так называется?

– Ну да…

– А это в тренде сейчас?

– Не… не в тренде…

– А, ну то-то я смотрю, парень не в тренде… А он так нарисовал, и тут раз, эти полицейские исчезли… вот так, были-были, и раз – и нету, и ветер такой, и холод… а я такое в кино видела, там парень один на врагов закля… закляние наложил…

– Так-так, понятно.

– А это… а это тоже закляние было?

– Ну… считайте, что да.

– А потом он к другой стенке повернулся, и там крестик нарисовал, а над ним такие две палочки… или нет, три…

– Четыре.

– Да не, точно вам говорю, три палочки было!

– Цифра четыре.

– Цифра? А-а-а, это лимонная такая, её ещё в панкейк добавляют?

– Ну… да. Так нарисовал он, и что?

– И таять начал… ой, я такое в кино видела, еще смотрю такая, думаю, а чего это с ним… сначала он такой тусклый стал, прозрачный, а потом исчез…

– Что же, понятно всё… спасибо большое за помощь следствию. Если ещё что-то увидите…

– Ой, если я ещё его увижу, я вообще на месте умру… Ой, а можно я ещё закурю, я так-то месяц не курила… а тут всё случилось, я напугалась так…

– Ну, давайте… рассказывайте…

– Чавось?

Рассказывайте, что видели.

– Ой, милой… не помню я…

– Да как не помните, были вы там?

– Енто хде?

– Да вот же… в хранилище…

– А-а-а, в хренилище… да воть, вчерась пошла в хренилище, а там ентот…

– Как он выглядел?

– Да вот, махонький такой, щцупленький… в хренилищу входит, и давай в бумагах-то рыться… ну мы его шугануть хотели, ишь чего выдумал, наше енто место… Потом рукой махнули, да и черт с ним, нехай бумагой запасёшься, холодно же, зима-то эвон какая стоит… Ну и вот, он в бумагах роется, да так роется, будто ищет чивой-то… мы ему говорим, да чиво роесься, хорошая бумага, сухая, гореть только так будет… а он такой говорит – а нет, мне особая бумага нужна… и ищет эту, бумагу-то свою особую… полдня искал, рылся… А потом вытащил и к выходу идет, нашел, видать… и взял-то одну бумажечку, мы его ужо на смех подняли, ишь, какой, одной бумажечкой как печку-то топить буш… А он кивает, лыбится, ну видно, блаженный, чивой с него взять-то… Вот, к двери подходит, а тут полицейские валом налетели, аки вологодские чайки, давай орать, вы арестованы. Ну уж туту мы на что народ смирный, и то всполошились, чивой на человека-то напали, али он украл чивой? Всего-то листочек взял, а ору-то, будто казну обокрал, али еще чивой… А они нам всем – всем покинуть помещение, вон пошли отсюда, не ваше дело. Ну, думаю, вот и набрали бумаги-то, вот и истопили-то печку, таперича из-за убогого этого ваааще все замерзнем на хрен… зима-то нонеча какая… И ентого, значица, окружают, руки вверх, все такое. А ентот листочек-то на полу расстелил, и стоит над ним, руками машет, будто нырнуть тудыть хочет, ну дурной он дурной и есть, чивой с него взять-то… А енти орут, значит – хватай его, вяжи его! А он хоп! – и в газету-то прыгнул. И плюх, как в воду вошел, аж брызги полетели. И енти, полицейские-то, орут, жги его, жги, и к нам, значитца, бегут – а ну, давайте, у кого спички-то есть… Я им спички-то несу, вот, возьмите, сердешные, а они чирк – и бумажку-то енту поджигать хотят. А я им – да чавож делаете-то, изверги, человека ж живого губите! А они мне – а ентон человек опасный, значица, террорист енто. Ну тут меня прям холодом прошибло, прям вся жисть перед глазами – енто ж он мог и нас тут всех взорвать к ядреной фене… Ну вот, значица, тут поджигать бумагу-то хотят, а бумага-то хоп! – и исчезла. Вот так, была и нету… И енти, значица, орут – а-а-а-а, упустили, да какого ж хрена, да у вас руки из жопы, или откуда… И тут бац! – и нету хренилища, ничего нету, в чистом поле стоим. И тута машина, значица, подъезжает, и ентот, главный из полицейских-то приходит, и давай орать, а-а-а-а, упусти-и-и-иили, я ком-му сказал, за ним туда прыгать надо, а вы чего, струхнули, да, в штаны наложили, о-о-ой, блин, храбрецы-воины удалые… А мне потом люди умные сказали, енто он в прошлое прыгал, чтобы историю слышь, поменять, и чтобы усё по инакому было…