Павел Васильев: Вечна только тьма. Из пыли времен

Пламя танцевало на поленьях под одному ему понятный, потрескивающий ритм. Огненные «клинки» вырывались из очага, кромсая темную пелену, неосторожно посягнувшую на подвластную территорию. И столкновения сопровождались хлопками и россыпями искр.

Сквозь деревянные прутья колыбели маленький Марен наблюдал, как женщина пятится к нему спиной. Раскрытые ладони выставлены вперед, ноги медленно ступают по меху, прикрывающему каменный пол.

– Остановись, прошу, – тихим дрогнувшим голосом произнесла Далиа, делая очередной шаг назад.

Но Зверь никак не отреагировал, вынуждая женщину отступить еще.

Иссиня-черная шерсть хищника искрится от всполохов, в полумраке вырисовывая силуэт. Огромные лапы вздулись мышцами, будто жилы перетянули настолько сильно, что плоть стремится разорвать сдерживающие узы. Пальцы поблескивают в свете пламени острыми когтями, как отполированная сталь; когти на ногах утопают в мягком меху. Грудь равномерно вздымается, издавая тяжелое хриплое дыхание. Ребра распирают ее на каждом вдохе, и она выдается над животом, становясь еще шире. Лобастая волчья морда хищно скалится молочными клыками в ощеренной пасти. И прижатые к черепу остроконечные уши подрагивают, ловя ритм постреливаний в камине.

– Остановись, умоляю, – повторила Далиа.

Зверь лишь дернул носом, поморщился, но движения не прекратил. Передние лапы медленно поднимаются, с каждым шагом, приближающим к женщине. Непроницаемо-черные, словно бездонные пещеры, обсидиановые глаза без зрачков сверкают Голодом. Слюна пенится в уголках пасти, стекает с губ и капает на пол.

Марен видел все отчетливо. Серый полумрак, окутывающий комнату, нисколько не мешал.

Далиа уперлась спиной в колыбель, не оборачиваясь, нащупала рукой решетчатую стенку – больше отступать некуда! Она развела руки, собой закрывая маленького мальчика, который молча наблюдал за происходящим. Она – единственное, что отделяет Зверя от ребенка. ЕЕ ребенка!

Марен чувствовал запах матери. Видел, как испуганно подрагивает тело под тонкой тканью ночной сорочки. Как побелели костяшки пальцев, стиснувших решетку кроватки.

Перворожденная угрожающе наклонила голову, верхняя губа поднялась, обнажая проглянувшие клыки; из груди вырвалось тихое шипение: страх за сына, перевешивал все. И с криком полным ярости, женщина бросилась на Зверя в отчаянной попытке защитить свое дитя!

Быстрым коротким движением Зверь ухватил ее за горло, оторвал от пола, подняв на вытянутой лапе; глухой рык донесся из оскаленной пасти.

Далиа пыталась достать до морды, до черных глаз хищника, который, казалось, с любопытством разглядывал жертву. Ногти царапали Зверя по предплечью, по запястью, ноги колотили в покрытую шерстью грудь. Рука отчаянно цеплялась за черные пальцы, сдавившие горло; женщина хрипела и задыхалась.

Одно движение. Один удар когтистой лапы, и из разодранной щеки брызнула кровь. Тело Перворожденной обмякло.

Зверь поднес ее ближе и с шумом потянул воздух. Веки смежились, наслаждаясь сладким ароматом, разлетевшимся по комнате. И клыки впились в ключицу; хлынули алые струи, быстро окрашивая белую ткань ночной сорочки в багряный цвет, кажущийся в полумраке совершенно черным.

Марен шевельнулся в колыбели.

Зверь оторвался от тела Перворожденной, взглянув на мальчика. Окровавленная пасть приоткрылась, горло повторило утробное рычание. Малыш в ответ обнажил маленькие клыки и зашипел; детские глаза бесстрашно сияли подобно сапфирам. Волчья голова склонилась на бок, внимательно рассматривая ребенка. Ноздри Зверя дрогнули; мальчик дернул носом, передразнивая. Зверь презрительно фыркнул, разжав когтистую лапу – тело Далии безжизненно упало на пол, – и в следующий миг бросился на малыша!

…Марен открыл глаза.

Сердце бешено колотилось, стучало в висках. Сладкий запах забивал нос, а во рту держался стойкий металлический привкус.

– Т-ш-ш, – коснулось слуха. – Тише-тише.

Крепкие руки сжали юношеские плечи, встряхнули.

Тенета сна нехотя развеивались, холодными липкими нитями соскальзывая вдоль позвоночника. Пот струился по телу, и рубаха липла к коже, сковывая движения. Но сапфировые глаза быстро прояснялись.

В приоткрытую дверь лился теплый свет факелов, кожу покалывал свежий холодный воздух. Шелковая занавесь, прикрывающая балкон, слегка дрожала от сквозняка. В камине тихо потрескивали поленья.

От напряжения на лице Марена обострились скулы, брови собрались складкой на переносье, на щеках вспухли желваки. Короткие волосы блестели влагой, словно черная смола, и растрепанно торчали, как шерсть на волчьем загривке. Ноздри с шумом втягивали воздух, наполненный чадом.