Итак, решено. Я, Гектор Маусов, сыграю роль Мышкина. Я приеду в Петербург на поезде, я встречу этих людей, которых мне суждено встретить, и я сделаю так, что они откроют мне свои секреты. Разве я мог бы надеяться на что-либо подобное в Европе? Остаётся только молиться, что достоевщина не окончательно похерена в России.
И ещё. Последнее время меня перестал удовлетворять язык, на котором я пишу. Я не имею в виду русский или немецкий. Речь о том языке, интонации, выражении, с которым я думаю, и которые свидетельствуют о том круге, к которому, как я опасаюсь, я причислен до гроба. Я узнаю эти интонации среди нестройного хора голосов в толпе заплёванного вокзала, среди душных испарений похмелюги в дешёвой забегаловке. Как сказал один англичанин, даже ядерный холокост не разрушит классовую систему. Неужели я настолько туп, что не способен писать и говорить по-другому? По моему опыту, только любовь может изменить эти особенности. Я наблюдал это у одной моей бывшей знакомой, Ульяны. Я встретил её в Кёльне, куда она приехала со своим мужем, как их сейчас называют, новым русским , средней руки торговцем ненадёжными акциями русских банков. Ульяна… В общем, её речь стала пестреть словами типа: типа, в натуре, конкретно, чисто и т. д. Я уверен, что она стала думать на этом языке. В литературном опыте только Фёдору Михайловичу удавалось так нивелировать сословные различия. Я тоже попробую проверить, насколько доступен изменениям мой косный, застоявшийся язык, который начал невероятно тяготить меня. Наблюдая страсть в её разных видах я, может быть, пойму, как происходит эта ломка языка, ретроградной системы лжи и сословных предрассудков. Язык моей книги будет новым языком, абсолютно адекватным современности. Книгу-то я должен написать! Иначе зачем я начинаю всё это… Это будет книга встреч – как Евангелие или как «Идиот». Книга встреч.
Я опять встретил Лэмба. Он выглядел потерянным, страшно озябшим на промозглом питерском ветру. Он не сказал ничего о том, повидал ли он уже свою бывшую супругу. Мы обменялись гостиничными телефонами, и я проводил его до британского консульства, где у него были какие-то дела. Пересекая широкий перекрёсток на Суворовском, я продолжал думать о нём и о том, стоит ли мне тоже поделиться с ним своими воспоминаниями об Анастасии. Наверное, не стоит. В этот момент кто-то ожесточённо, с ненавистью дал мне пинка под зад. Не успев обернуться, я грохнулся о равнодушную твердь неровного асфальта. Свистя и тяжело задыхаясь, мимо прополз грязно-жёлтый «Икарус». Чьи-то руки подхватили меня, подняли и грубо поволокли к тротуару, чтобы запихнуть в микроавтобус с затемнёнными стёклами, припаркованный неподалёку.
– Вы, конечно, понимаете, что нельзя безнаказанно находиться в чужом городе и наплевательски игнорировать правила, которым следуют все нормальные жители, – говорило мне плюгавое существо с серым, тщательно выскобленным лицом, одетое в форму защитного цвета.
– Ну да, ну да, – сказал я. – Я только в виде наблюдателя… Вы знаете, жизнь созерцательная порой гораздо плодотворнее, чем жизнь активная…
– Правила везде одни. Один хрен, – пояснило существо. – Хотите закурить?
Он протянул мне пачку «Примы».
– Спасибо, у меня свои.
Я неловко прикурил. Руки ещё дрожали. На чём они будут пытаться меня сломать?
– Я позвоню в консульство. Немецкий консул…
– Не надо, – отмахнулось существо. – Это только осложнит. Мы для вашей же пользы. Наше дело – предупредить. А то будет хуже. Вы же не хотите превратить ваше приятное пребывание в Петербурге в заточение на больничной койке – со сломанными рёбрами, разбитой физиономией, вывихнутым бедром, расплющенными пальцами, по которым проехался грузовик, или, не дай Бог, со сломанной шеей и парализованными конечностями? Только представьте – провести остаток жизни в инвалидном кресле! Да может случиться и хуже – этот же ваш консул вынужден будет озаботиться отправкой ваших бренных останков скорбящим родственникам!
– Даже так, – вяло промямлил я.
– А что вы думаете! Местные жители знают, до какой черты могут позволить себе определённые вольности, вы же, с вашей тупой европейской спесью, думаете, что можете накласть на наши правила. Супермен хренов.
– Я наивно полагал, что это личное дело…
– Самоубийца! – с отвращением прошипел плюгавый.
Я нервно мял окурок в пепельнице. Похоже, бездны русской души стали охраняться почище государственных секретов. И это они называют свободной страной!
Читать дальше