Говард Лавкрафт: Зов Ктулху

При всей своей гротескности чудовище выглядело на редкость правдоподобно. Оно пугало еще и потому, что причина страха таилась в глубине веков. Иными словами, древность статуэтки не вызывала сомнений.

Единственная в своем роде, она откровенно озадачивала. Неведомым казался ее материал – пористый черно-зеленый камень с золотистыми или радужными пятнами и полосами. Он не упоминался ни в одном справочнике по геологии или минералогии. Надписи на постаменте тоже путали все привычные представления. На конференции присутствовало много лингвистов с мировыми именами, но ни один из них не сумел обнаружить хотя бы отдаленное сходство этих диких созвучий с каким-либо живым или мертвым языком. И сама статуэтка, и ее камень относились к древней, еще дочеловеческой эре. Наш мир и строй понятий никак не сопрягались с этими темными циклами бытия.

Но когда ученые покачали головами и признались, что не в силах разгадать тайну происхождения статуэтки, нашелся человек, которому в жуткой фигуре и письменах почудилось что-то знакомое. Он попросил слова и поведал собравшимся не менее любопытную историю, чем инспектор Леграсс. Это был ныне покойный профессор антропологии Принстонского университета Уильям Чаннинг Уэбб.

Сорок восемь лет назад он отправился с экспедицией в Гренландию и Исландию на поиски рунических рукописей. Их там не оказалось, но на западе гренландского побережья он встретил вымирающее племя эскимосов. Они поклонялись дьяволу, что, конечно, внушило ему ужас и отвращение. Остальные эскимосы мало знали об этой религии и, замирая от страха, говорили, что она возникла миллионы лет назад. Еще до сотворения мира. Кроме неизвестных обрядов и жертвоприношений у племени были ритуалы, передававшиеся из поколения в поколение. Они посвящались властителю дьяволов, или торна-суку. Профессор Уэбб обратился к шаману племени – ангекоку, тщательно воспроизвел фонему слова и записал его латинским шрифтом. У племени был фетиш, который они хранили и лелеяли как зеницу ока. Эскимосы танцевали вокруг него, встречая восход солнца, когда отсветы первых лучей вспыхивали на ледяных глыбах. Профессор подтвердил, что это был каменный барельеф с искусно выточенной мерзкой фигурой и загадочными надписями. Очень похожий на тот, что показал инспектор Леграсс. Если ученые, затаив дыхание, слушали рассказ своего коллеги, то что говорить об инспекторе? Он был взволнован вдвое больше них и забросал Уэбба вопросами. Леграсс попросил его вспомнить выкрики эскимосов. Они принялись сопоставлять созвучия. Результат превзошел все ожидания и на минуту заставил их обомлеть: полицейский и антрополог обнаружили, что в дьявольских ритуалах столь разных племен повторялись одни и те же слова. Эскимосские шаманы и жрецы из Луизианы пели своим идолам: «Пнглуи мглунафх Ктулху Р’лайх угахнагл фтагн».

Разбивка на слова угадывалась по перерыву дыхания – у Леграсса было определенное преимущество перед профессором Уэббом: арестованные метисы разъяснили ему смысл заклинания. Он означал: «В своем доме в Р’лайх мертвый Ктулху проснется в назначенный час».

По требованию ученых Леграсс подробно рассказал о племени, обитавшем в заболоченных лесах. Эта история стала едва ли не самым важным звеном дядиного исследования. В ней отразились заветные мечты и дерзкие фантазии создателей мифов и теософов. Она потрясала космическим размахом и завораживала непосвященных.

Первого ноября 1907 года в полицию Нового Орлеана из южных регионов штата поступил тревожный сигнал. По словам приехавшего очевидца, страшные дикари-вудуисты ночью проникли на фермы и похитили женщин и детей. Издавна обитавшие в болотистом краю скваттеры, простые и добродушные потомки соратников Лафитта, прежде не сталкивались с подобными чудищами и были смертельно напуганы. Несколько человек исчезло сразу после зловещих ударов тамтама. Затем скваттеры услышали безумные крики, визг, душераздирающее пение и топот. Они не могли этого выдержать.

Двадцать полицейских сели в два фургона и машину, взяли с собой трясущегося от страха гонца и тронулись в путь. В конце проезжей дороги они вышли и дальше пробирались пешком по мрачной, темной даже в солнечный день кипарисовой роще. Идти было трудно, они то и дело натыкались на груды сырых камней, обломки старой стены и уродливые узловатые корни. Под деревьями лежал свившийся в кольца испанский мох, а их кора была покрыта губчатыми наростами. Наконец они миновали зловещий лес и направились к жалким лачугам. Скваттеры с истерическими рыданиями окружили полицейских. Издалека доносились приглушенные звуки тамтама, а выкрики можно было разобрать, лишь когда поднимался ветер. Огонь от жертвенных костров с трудом проникал сквозь чахлое мелколесье за длинными рядами почерневших деревьев. Скваттеры наотрез отказались их сопровождать. Инспектор Леграсс и его девятнадцать подручных поняли, что не дождутся помощи, и погрузились в незнакомые им темные аркады.