Хафса Файзал - Избавители звезд

– Послушай меня, Охотница, – проговорила мираги. – Всегда имей при себе клинок и великодушие. Никогда не угадаешь, что именно тебе понадобится, – Зафира уловила что-то в её словах. – И нет, ты не можешь вернуться домой.

Цель. Вот что она ощутила! Цель, которая вытаскивала её из этого всепоглощающего чувства, выбивающего почву из-под ног – чувства, что она – ничто.

– Если вернёшься, значит, всё твоё путешествие на Шарр потеряет смысл. И гибель твоего друга Беньямина, и пленение Альтаира – всё будет напрасно.

Возможно, ведьма всегда знала, что у них нет нужды в da’ira, обладательнице удивительного таланта находить то, к чему стремилось сердце. Возможно, Анадиль просто видела в Зафире то, чего Зафира не видела в ней, но знала из воспоминаний Джаварата, – обладательницу доброго сердца и чистых намерений. Такой была сама Серебряная Ведьма, прежде чем пала жертвой лживых искушающих речей.

– Сердца умирают. Извлечённые из своих домов, они постепенно иссыхают, рассыпаются с каждым мигом. Верни их в минареты, или волшебство исчезнет навсегда.

Согласно его философии, вспоминанть прошлое – лишь множить морщины. Но теперь, когда Альтаир аль-Бадави был закован в цепи и заперт в сыром трюме корабля, ему не оставалось ничего иного, кроме как вспоминать.

Большую часть своей жизни он провёл, борясь за любовь матери, пытаясь заслужить хотя бы тень её улыбки каждый раз, когда она смотрела на него. И хотя он быстро понял, что мать видела в нём воплощение своих неудач, лишь на Шарре Альтаир осознал весь масштаб этого. Она была одной из Сестёр, той самой причиной, по которой исчезло волшебство, и она…

Альтаир скривился, не позволив себе закончить эту мысль. Не каждый день узнаёшь, что ты – сын Ночного Льва.

Солнечный свет просачивался сквозь крохотное подобие окна, отмечая ход времени – два дня прошло с тех пор, как он трудился с ифритами на Шарре, чтобы спасти корабль, на котором они плыли теперь. И за эти прошедшие два дня его кормили и даже выделили ему стул, на который он мог сесть. Неплохо для пленника.

Если бы его только не доили, как призовую козу.

Время от времени приходил ифрит, приковывал его крепче к стене, чтобы лишить всякой подвижности, а потом рассекал ему ладонь и наполнял кружку для Льва. Альтаиру была отвратительна такая участь – стать подпиткой для dum sihr отца, запретной магии, которая позволяла любому преодолеть собственные пределы, способности, дарованные при рождении. Но даже хуже, чем цепи и кровопускания, были эти оковы, охватывавшие его предплечья на четверть, подавлявшие его Силу. Тяжёлый чёрный металл, испещрённый словами на древнем сафаитском языке. Что-то словно толкалось в его венах, тянуло за них, и Альтаир чувствовал, как странное воздействие заставляет его разум потерять остроту. Это беспокоило его куда больше, чем потеря физической силы: значит, теперь Лев всегда будет на шаг впереди.

Laa [4] Laa – нет. . На половину шага.

Щёлкнул засов, и Альтаир рухнул обратно на свой ветхий стул, закинув ноги на потёртый стол, не обращая внимания на звон цепей. Ночной Лев вошёл в трюм, и его ноздри трепетали от гнева, что весьма обрадовало Альтаира.

– Твоя орда медлительна, – заявил Альтаир так, словно обращался к своим людям в форме. То, что он был закован в цепи, не означало, что он поступится достоинством. Богачи ведь всегда щеголяли цепями. – Мы даже не близко от берега. Ну а теперь, когда на стороне Насира Серебряная Ведьма, ткущая иллюзии так же искусно, как ты – свои тени, они точно доберутся до материка раньше, чем ты. Время – всего лишь ещё один мираж, который она может подчинить своей воле. И когда мы причалим там – где бы ты ни собирался причалить, – мой брат будет ждать.

На этом бравада Альтаира закончилась. Его брат ведь был всё тем же Принцем Смерти, которого он сопровождал на Шарр, прекрасно понимая, что тому было приказано похоронить Альтаира на этом заброшенном острове. Вместо этого Насир просто оставил его там.

Насир и zumra – чужаки, ставшие семьёй, – просто развернулись и сбежали, бросив его на милость врагу. Laa, на самом деле он не знал, будет ли брат ждать его. Но если что-то и удавалось Альтаиру лучше, чем придать себе безукоризненный вид, – так это блеф.

– Твоя свобода, Лев, будет недолгой, – закончил Альтаир, но прозвучало это несколько неубедительно. Ах, доблесть была так соблазнительна, но так изменчива.

Тень усмешки коснулась губ Льва – отражение той, что была так свойственна самому Альтаиру. «Яблоко от яблони…» При мысли о том, что этот человек был его отцом, хотя выглядел едва ли на день старше, чем он сам, становилось не по себе. С другой стороны, самому Альтаиру было уже девяносто – ровно столько, сколько Аравия жила без волшебства. Он был почти в четыре раза старше Насира, но без лишней скромности мог сказать, что выглядел на год младше, чем этот ворчун.