[…]
* * *
Дебрецен, 24 июня 1944 г.
[…]
Сегодня утром узнал, что моя внезапная температура и связанная с этим слабость являются следствием так называемой «волынской лихорадки» [126] «Волынская лихорадка» — болезнь, разносчиком которой являются вши; характерным для этой болезни является резкий, без видимых причин, подъем температуры, которая держится до трех дней и появляется вновь с интервалом примерно в пять дней.
, очень распространенной и самой предпочтительной в солдатской среде болезни, возбудитель которой, насколько мне известно, не выявлен. Медицина как наука вообще слабо развита, если только не идет речь о ранении в голову и железом в крестец. Оба представителя этой науки, которые тут распоряжаются нашими судьбами, самые невежественные ее представители. Меня поразило также, что окончательное восстановление моего здоровья продлится еще три-четыре недели, выходит, я проведу в лазарете целых два месяца после всего только трех дней участия в боевых действиях! Ну разве не безумие — эта война?! Даст Бог, этой преступной игре будет вскорости положен конец. […]
У меня старая башка, от раны и непрерывного курения постоянно кружится голова, и сам я уже старый, совсем старый; да, мы состарились, так и не побыв молодыми. Это грустно. У нас отняли юность, ее всю целиком, со всеми потрохами, сожрала преступная война. Это сущее безумие!
Я все еще с ужасом вспоминаю дни под Яссами, но не из-за испытанных неимоверных мук и свойственного людям страха, а прежде всего потому, что любой час тех дней воочию показал полную несостоятельность нашего высшего командования, и я понял это, а самое худшее для солдата, который всегда должен быть готов умереть, когда он сознает бессмысленность такой стратегии, к тому же он видит бессмысленную гибель своих товарищей. […]
Жаль, что пришлось расстаться в Шепшисентдёрде с моим другом Яком Янзеном; мы отлично понимали друг друга, и было бы великолепно, если б мы могли вернуться вместе. Пока еще совершенно неясно, есть ли шанс попасть в Германию; я стараюсь об этом не думать, за три-четыре недели многое может случиться! Надеюсь, вскорости получить от тебя письмо, я полон нетерпения узнать, как вы там живете и как отразились на вас вторжение и «Фау-1».
[…]
* * *
Дебрецен, 2 июля 1944 г.
Воскресенье.
[…]
Наступило еще одно воскресенье, восьмое после того, как мы виделись в Саарбрюкене; мне кажется, с тех пор прошла целая вечность. За это время чего только не произошло; я проехал пол-Европы, был на линии фронта, с великим трудом сумел сохранить свою жизнь во время бессмысленного наступления и уже целых пять недель валяюсь раненый на этих грязных кроватях да еще приобрел вдобавок какую-то до сих пор неизвестную лихорадку, которую пытаются вылечить пилюлями. Я понял бессмысленность этого милитаристского безрассудства, безумие вообще любой войны.
Каждый вечер с нетерпением жду сводок вермахта, не сообщат ли они хоть однажды по-настоящему великую новость с фронта, которая позволит увидеть вожделенный конец. Вторжение не вызывает больше интереса, англичан так и не удалось сбросить в море, что было бы значительным и убедительным успехом. «Фау-1» уже стало ежедневным приложением [127] Изо дня в день в течение долгого времени командование вермахта сообщало населению в новостях с фронта о непрекращающихся ударах по Лондону «оружием возмездия» — снарядами «Фау-1», в результате чего Лондон якобы получает огромные разрушения и несет большие потери.
к оперативным сводкам главного командования сухопутных войск, и везде, где атакуют русские, мы медленно, но неукоснительно отступаем. То, что нам так необходимо и чего мы, в сущности, все время ждали, все равно окажется для всех полной неожиданностью. Я не теряю надежды, но необычайно трудно изо дня в день продираться сквозь эту сумасшедшую неразбериху войны в удручающей атмосфере безрадостных солдат и идиотов-болтунов.
Сегодня утром я так радовался предстоящей торжественной мессе, но перед самым ее началом раздался сигнал воздушной тревоги, а после отбоя никто о ней уже и не вспомнил. Да, наше поколение постигла злая участь — война, тяжелейшая из всех предыдущих войн… Каждый день жду от тебя писем […], но вот уже восемь дней, как нам не приносят почту, да и кому по-настоящему есть до этого дело. У врача полно работы, помимо этого он должен обслужить два эвакуационных пункта, а больничный персонал — как и в любом тыловом районе — озлобленные, безразличные люди, в особенности эти поганые канцелярские крысы…
Читать дальше