Мэри Шеффер - Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков

Роб посмотрел на меня и сказал:

— Здравствуй, дорогая. Не переживай из-за беспорядка, привратник обещал помочь это унести. — Затем кивнул на книжные полки и добавил: — Правда, красиво?

От негодования я потеряла дар речи! Сидни, полки — те, где раньше стояли книги, — были сплошь забиты его спортивными наградами: серебряными и золотыми кубками, синими розетками, красными лентами. Там имелись призы за все спортивные игры, в которые можно играть с помощью деревянных приспособлений: крикетных клюшек, хоккейных, клюшек для поло, гольфа, сквоша и лакросса, ракеток для пинг-понга и тенниса, весел, лука и стрел, бильярдных киев. Плюс еще статуэтки за все, что мужчина способен перепрыгнуть самостоятельно и верхом. Грамоты в рамках — за отстрел максимального количества птиц такого-то числа такого-то года, за первое место по бегу и за то, что Роб последний выстоял при каком-то отвратительном перетягивании каната с Шотландией. Я возопила:

— Как ты смеешь! Что ты НАДЕЛАЛ?! Верни книги на место!

И началось. Я выступила с речью: никто не выйдет замуж за человека, для которого главное счастье в жизни — лупить чем попало по птичкам и мячикам. Роб парировал: мегера, синий чулок. Ну, в таком духе. Любовь стремительно покатилась под откос. Пожалуй, единственной нашей общей мыслью было: «О чем, черт возьми, мы столько говорили целых четыре месяца?» Действительно, о чем? Роб пыхтел, сопел, фыркал — потом ушел. А я распаковала книжки.

Помнишь, в прошлом году: ты специально встретил меня ночью с поезда, чтобы сообщить, что мой дом разбомбили? Ты, наверное, подумал, я хохочу истерически? Ничего подобного. Я хохотала из-за иронии судьбы, ведь разреши я Робу отнести книги в подвал, я бы сохранила их все до единой.

Сидни, во имя нашей долгой дружбы разрешаю тебе не высказываться на сей счет — вообще. В сущности, буду рада, если не услышу от тебя ни слова по этому поводу.

Спасибо, что помог выследить Маркхэма В. Рейнольдса-младшего. До сих пер он обольщал меня исключительно флористическим способом, поэтому я оставалась верна тебе и Империи. Но сочувствую твоей секретарше — надеюсь, он послал ей розы, — ибо не уверена, что моя нравственность выстояла бы под напором туфель, сшитых на заказ. Если мы вдруг встретимся, постараюсь не смотреть ему на ноги — или сначала привяжу себя к столбу, а затем гляну одним глазком, как Одиссей.

Награди тебя бог за то, что призываешь меня домой. С нетерпением жду предложения от «Таймс». Можешь поклясться здоровьем Софи, что статья не фривольного содержания? Не о герцогине Виндзорской?

С любовью, Джулиет

31 января 1946 года

Дорогая Софи!

Спасибо, что заскочила в Лидс — я изнывала по дружескому общению! Честное слово, хотела сбежать на Гебриды и зажить там отшельницей. Так что ты просто умница.

Заметка в лондонской «Хватай-держи» обо мне — пример откровенной гиперболизации: меня даже не арестовывали. Я понимаю, что крестная мать-уголовница — мечта Доминика, но придется обойтись скучной мной, увы.

Я говорила Сидни, что на лживые, злобные обвинения Джилли отвечу гордым молчанием. Он сказал, молчи сколько хочешь, но «Стивенс и Старк» не обязаны!

И созвал пресс-конференцию, дабы защитить честь и достоинство Иззи Бикерштафф, Джулиет Эштон и журналистики в целом от разной швали вроде Джилли Гилберта. Это попало в шотландские газеты? Если нет — вот ключевые моменты. Сидни назвал Гилберта извращенцем и подонком (может, не дословно, но по сути) и еще сказал: «Гилберт лжет, ибо слишком ленив, чтобы уважать факты, и слишком глуп, чтобы понять, какой урон наносит его ложь благородным журналистским традициям». Правда, красиво?

Софи, подумай, могут ли девушки (теперь уже женщины) вроде нас с тобой мечтать о лучшем защитнике? Нет! Твой брат произнес вдохновенную речь. Но теперь, признаться, я немного боюсь. Джилли Гилберт — скользкий гад, который вряд ли уползет восвояси, ни разу не зашипев. Сьюзан, правда, утверждает, что Джилли еще и трус и не осмелится на ответный удар. Надеюсь, она права.

С любовью ко всем вам, Джулиет

Р.S. Тот человек прислал очередную охапку орхидей. А у меня образовался нервный тик: поминутно озираюсь и смотрю, не выскочит ли он откуда-нибудь. Как думаешь, это и есть его цель?

31 января 1946 года

Дорогая мисс Эштон!

Ваша книга вчера пришла! Вы — чудесный человек, и я благодарен Вам от всего сердца.

Я работаю в гавани Сент-Питер-Порта — разгружаю суда — и в обеденный перерыв есть время почитать. Выпить настоящего чаю, съесть хлеба с маслом — истинное блаженство, а теперь вот еще Ваша книга. К тому же в мягкой обложке, можно носить в кармане, хоть я и стараюсь растянуть удовольствие. А как я рад портрету Чарльза Лэма! Очень благородная внешность, верно?