Даль Орлов - Место явки - стальная комната

Но мой случай все-таки особый. Мое пятилетнее пропахивание толстовских текстов с параллельным чтением дневников, писем, мемуаров, общение с толстоведами, учеба у них, последовательное самонасыщение толстовской атмосферой, моралью, философией, проникновение в склад ума и речи своего кумира — все это не было напрасным. Это пригодилось, оказалось совершенно необходимо, стало фундаментом, когда подошло время дерзнуть вывести Льва Толстого на сцену в качестве главного действующего лица драмы. Так же как и при других работах для сцены и экрана с той же темой и того же направления.

После того, как «Ясная Поляна» была опубликована в ноябрьском номере журнала «Театр» за 1973 год, известный кинорежиссер Александр Зархи меня спросил: «Как вам это удалось?! Я всегда мечтал это сделать…»

— Для этого, — ответил я тогда, — должны совпасть три обстоятельства: надо всю жизнь заниматься Толстым, надо быть профессиональным редактором, ну и, конечно, совершенно необходимо оказаться профессиональным драматургом.

Первое из упомянутых обстоятельств после всего рассказанного, комментариев, надо думать, не требует.

Объективным подтверждением второго может послужить хотя бы перечисление должностей, которые доводилось занимать. Тем более, что ни влиятельных родителей, ни прочих проталкивающих сильных рук у меня никогда не было — меня обнаруживали и назначали. «Деланием карьеры» в прямом смысле этих слов я вообще никогда не занимался. Предлагали должность — ладно, мне это интересно, пойду. Как у Булгакова: не надо просить, придут и сами дадут. Так появлялись и уже упомянутое заведывание отделом литературы и искусства в газете «Труд», и должность зама главного редактора в «толстом» журнале «Искусство кино», и — главного редактора в 2-миллионном массовом — «Советский экран», и — главного редактора Госкино СССР, а в новые времена — работа в русскоязычной американской газете «Новое русское слово», в еженедельниках «Век» и «Родная газета».

Для доведения пьесы о Толстом до сцены, а потом и до печати, что всем до меня пытавшимся, как известно, сделать не удалось, редакторские навыки пригодились. И дело тут не только в способности отличать кондиционный текст от некондиционного, а еще и в непременном чутье на, так сказать, нюансы и происки времени, умение без существенных утрат для здравого смысла все-таки выводить свои затеи на фарватер, а не губить на рифах. А без рифов, как известно, не бывает.

И о драматургии…

Юра Золотарев, известный в свое время фельетонист, из тех моих друзей, утрата которых десятилетиями саднит душу, в свое время успешно закончил Литературный институт по факультету театральной драматургии.

Пересекаем Пушкинскую — от редакции «Труда» к не сгоревшему еще ВТО, время обеда, Юра говорит:

— Странно. У меня в дипломе ясно написано: драматург. А ни одна пьеса не поставлена. У тебя — учитель, и три идут…

Тогда было три, потом стало больше. В Москве они шли в театре им. Маяковского, в исчезнувшем позже «Жаворонке», в театре на Спартаковской, в Рязани, Туле, Новосибирске, Днепропетровске, Свердловске, Ростове на Дону, Кирове, всего и не припомню, даже выплывали в Югославии, в театре Бартока в Будапеште и Улан-Баторе.

Первые пьесы были написаны вдвоем с Левой Новогрудским, так парой нас и приняли в Союз писателей СССР как драматургов. Но как только в 1970 году состоялся прием, я стал работать один — начиная именно с «Ясной Поляны». Толстым не поделился. Это было только мое. Тем более, что в застольях Левушка любил прихвастнуть, что никогда не читал «Анну Каренину», интерес к которой ему отбили еще в школе. Но так понаслышан, что все о ней может рассказать.

В Союзе писателей в те годы было примерно две тысячи членов. Прозаиков порядка 850, поэтов — 400–500. А вот драматургов — 162. Помню точно, поскольку числился в бюро секции. Постепенно количество драматургов сокращалось, вымирали. Нас было мало на челне. Редкий у нас жанр.

Объяснить самому себе, почему именно драматургия стала моим делом, трудно. Стала и стала. Почему из всего многообразия легкоатлетических видов именно в тройном прыжке с разбега удалось продвинуться дальше остального — до первого места в СССР среди юношей и второго среди студентов? Или почему среди «тихих» игр не шахматы дарили мне удовлетворение побед хотя бы и на бытовом уровне, а стоклеточные шашки?

Каждый из нас — индивидуальность. Она прописывает нам жизненные сюжеты, делает в конечном счете биографию. Что лучше получается, к тому и лежит душа, тем и занимаешься. Особенно в молодости.