Надея Ясминска - На спине лоскутного дракона

Внезапно мальчик разглядел, что лоб девушки украшает узор: четыре крупинки над каждой бровью, соединенные тонкой нарисованной линией. Желтые крупинки с розовым отливом, такие гладкие и блестящие, что Пит узнал этот металл, хоть никогда в жизни его не видел.

Зорафин! То самое золото наргьев! И он нашел его – он, Пит, старший сын каменотеса!

Мысль обожгла его душу и быстро вернула на землю. Всего кусочек зорафина – и ты король! Король на троне с ножками в виде тигриных лап и драконьими хвостами вместо подлокотников. А здесь их целых восемь! Хватит и на отца с матерью, и на сестер, и на братьев, и даже на Нута, хоть он, собственно говоря, и монеты не заслужил. Да что там, хватит на всю деревню! Рука Пита потянулась к лицу статуи, и тут он вновь испугался. А вдруг здесь скрыто проклятие? Он возьмет золото, а эта наргья оживет и убьет его?

Но рука уже сделала свое дело. Пальцы отковыряли крупинку зорафина и стиснули ее в кулаке. Девушка не шелохнулась. Она по-прежнему смотрела на мальчика сиренево-лиловыми глазами, в которых не было осуждения – только мудрость и безмятежность. И она была так красива, что внутри все переворачивалось. Как после этого станешь прежним, если у тебя под кожей все спуталось и смешалось – даже дышится по-другому?

Пит посмотрел на крупинку на своей ладони, которая, как оказалось, имела форму звезды с множеством лучей. Потом на статую. На ее лице не хватало этой золотой точки. Он разрушил маленькое мироздание. Он ранил красоту.

Очень медленно мальчик приложил бесценную частичку обратно, и она приросла к лицу девушки, словно ее вовсе не трогали. Потом Пит придвинулся к статуе близко-близко и смотрел на нее, пока факел не начал гаснуть. Тогда он зачерпнул полную ладонь вонючей слизи и вновь вымазал ею наргью, ее волосы, глаза, зорафиновые звезды над бровями.

– Так лучше, – прошептал он. – И тебе, и мне – так лучше.

Огонь на факеле сжался до точки и пропал. Мальчик на ощупь отыскал лаз. Странно, он уже почти не чувствовал вони – то ли привык, то ли спрятал ее под кучей своих мыслей.

Когда Пит выбрался, перемазанный до корней волос, то услышал приглушенное всхлипывание. Недалеко от гнилой стены сидел Нут. Увидев брата, он подскочил.

– Ну где-е ты хо-одишь? Я тут заме-ерз!

Пит хотел сказать колкость, но промолчал и только жестом позвал за собой.

У скалы-рогатины их уже ждали остальные, грязные и уставшие, но не растерявшие желания пробовать еще, и еще, и еще.

– Эй, ну и видок у тебя! – присвистнул Даг, потом повел носом и поморщился. – А несет-то, как из хлева! Есть что-нибудь?

– Нет, – ответил Пит. Он произнес это слово, как надо: четко, чуть устало, без малейшей запинки.

– А у тебя, Нут?

– Там сидел пау-ук…

– Тьфу ты, пропасть. Ну ничего. Завтра уже двинемся к черным столбам. Нужно взять молоток и зубило, и сумки побольше. А теперь наверх, не копаемся – солнце как пить дать уже зашло. Бедные наши уши!

Искатели устремились наверх и вскоре попали в теплые объятия летней ночи, хотя дома их ждал совсем другой прием. Пит кивнул на прощание друзьям, потом сказал братьям, что сбегает на речку – отмыться и сполоснуть одежду. Но чем дальше он отходил от деревни, тем медленнее становились его шаги. Наконец, мальчик остановился, лег прямо в траву и стал смотреть на небо. Звезды казались низкими и яркими; они то мерцали золотисто-розовым цветом, то оборачивались лиловыми точками, почти сливаясь с небом.

Пит почувствовал гулкие удары внутри. Он зажмурился и положил руку на грудь с правой стороны – ведь невозможно, чтобы его сердце теперь находилось там, где положено. Но под ладонью была тишина. Значит, все-таки слева. С закрытыми глазами мальчик постарался вернуться в утро, к себе прежнему. Попытался поймать жажду охотника за сокровищем, представить королевский трон, вообразить всеобщее восхищение. И не смог – все успокоилось. Блуждая по скрытым под кожей тропинкам, Пит вдруг наткнулся на простую правду: он ведь уже нашел сокровище. Теперь все будет по-другому. Как? Наверное, он поймет это завтра.

Ладонь все-таки может ошибаться.

ЭХО

Лотта-Ру делала вид, что поглощена плетением корзины из все еще мягких ивовых прутьев; на самом деле она украдкой разглядывала тетушку. Конечно, Эльнур постарела, но неудивительно – ведь дело шло к зиме. Эта женщина каким-то непостижимым образом была связана с Белыми горами: даже ее морщины напоминали горные рельефы, а когда поздней осенью на вершинах выпадал снег, по волосам тетки тоже расползалась седина. Но весной все менялось, как по волшебству: морщины разглаживались, словно покрывались лилейным туманом; седая корка на волосах таяла, уступая место червонному золоту. И тогда Эльнур становилась совсем молодой – почти такой же, как ее племянница. Почему так происходило? В их семье это никогда не обсуждалось, даже при жизни дяди. Лет до двенадцати Лотта-Ру думала, что все женщины такие, и ждала, как она сама вот-вот начнет меняться вместе с порой года. Но потом оказалось, что Эльнур – это Эльнур, она другая, а у остальных после зимы никогда не наступает весна.