Джо Уолтон: Клык и коготь

– Успокойтесь, отец, – сказал он. – Вы прожили хорошую жизнь. В самом деле, трудно представить того, у кого было бы меньше поводов для печали на смертном одре. – Пенн души не чаял в своем отце. – Получив в наследство немногим более чем благородное имя, вы стали семидесяти футов в длину, обрели крылья и огненное дыхание, великолепный достаток и уважение всей округи. Пятеро ваших детей дожили до сих дней. Я теперь с Церковью, а значит – в безопасности.

Он поднял крыло, перевязанное красным шнуром, который для верующих символизировал посвящение дракона богам и драконьему роду, а для всех остальных был просто знаком неприкосновенности дракона.

– Беренда удачно вышла замуж и родила детей, ее муж – могущественный Сиятельный Лорд. Эйван прокладывает себе путь в столице, в Ириете. Он выбрал, возможно, самый каверзный путь, но у него влиятельные друзья, и он уже преуспел, как и вы. Что же касается двух других, Эйнар и Селендры, хотя они молоды и уязвимы, не волнуйтесь за них. Беренда возьмет Эйнар к себе до тех пор, пока не найдется хороший муж, который защитит ее, а я сделаю то же для Селендры.

Бон осторожно вдохнул, а затем выдохнул небольшой клуб огня и дыма. Пенн ловко отскочил в сторону.

– Вы все должны придерживаться моих наставлений, – сказал Бон. – Младшие еще не обзавелись своим хозяйством, поэтому должны получить мое золото, сколько уж его есть. Вы с Берендой уже начали копить сокровища, поэтому возьмите только символическую долю наследства, а остальные трое пусть поделят поровну то немногое, что останется от меня. Много я не скопил, но этого будет достаточно, чтобы помочь им.

– Мы уже решили это, Отец, – сказал Пенн. – И конечно, они получат больше нашего, когда мы будем вас есть. Беренда и я устроены, а брат и другие сестры все еще нуждаются.

– Вы всегда были образцом в том, что касается отношений между братьями и сестрами, – сказал Бон и выдохнул еще дыма. – Я хочу исповедаться, Пенн, прежде, чем умру. Примешь ли ты мою исповедь?

Пенн отпрянул, плотно обхватив себя крыльями.

– Отец, ты знаешь учение Церкви. Три тысячи лет, шесть драконьих жизней, миновало с тех пор, как исповедь перестала быть таинством Церкви. Она смердит Временем Порабощения и язычеством Яргов.

Бон закатил огромные золотые глаза. Иногда его собственный сын, так пекущийся о благопристойности, казался ему чужаком. Пенн никогда бы не вынес то, что выпало на долю отца, просто не выжил бы.

– Может, тебя и учили шесть драконьих жизней подряд, но в годы моей юности еще были жрецы, которые давали отпущение тем, кто нуждался в нем. Это уже при моей и твоей жизни прощение грехов само стало грехом. Неправильно было позволять платить за отпущение грехов, а облегчать тяготы тех, кто грешил, это правильно. Ритуал отпущения все еще есть в нашем молитвеннике. Я знаю, Фрелт отказал бы мне в этом, просто по злобе своей, но я подумал, может, у тебя хватит духу сделать это.

– И все же это грех, Отец, так же строго порицаемый Церковью, как и полеты жрецов. – Пенн снова выгнул спутанные крылья. – Это не религиозный догмат, правда. Это практика, которая сложилась по прошествии долгого времени. Исповедь считается теперь мерзостью. Я никак не могу дать тебе отпущение грехов. Если кто-то узнает об этом, я потеряю место. Кроме того, моя совесть не позволит мне сделать это.

Бон снова пошевелился и почувствовал, как чешуя осыпается с его тела на золото подстилки. Оставалось совсем немного, и ему было страшно.

– Я не прошу тебя об отпущении грехов, раз ты не можешь его дать. Я просто думаю, что мне будет легче умирать, если я не унесу с собой этот секрет. – Даже ему самому казалось, что голос его звучит слабо.

– Ты можешь рассказать мне все, что хочешь, дорогой Отец, – сказал Пенн, придвигаясь ближе. – Но ты не можешь называть это исповедью или говорить, что ты делаешь это, потому что я – священник. Если об этом станет известно, мое служение подвергнется опасности.

Бон взглянул на красные шнуры на крыльях сына, вспоминая, сколько он заплатил, чтобы того приняли в Церковь, и как чудесно изменилась его судьба с тех пор.

– Разве не прекрасно, что твоему другу детства Шеру удалось достичь таких высот? – сказал он. После этого он почувствовал, как в легких разливается боль, и захотел кашлянуть, но не решился. Пенн вдохнул, чтобы ответить, но передумал, потихоньку выдыхая из ноздрей и молча наблюдая, как корчится его отец. Маленький Шер, когда-то его одноклассник, стал Благородным Шером Бенанди, повелителем собственного удела, а Пенн был его приходским священником с собственным домом, женой и детьми.