Наталия Довгопол - В поисках Марии Магдалины

Однажды, расписывая алтарь, Кюри увидел в церкви оборванного мальчишку с влажными карими глазами, растопыренными ушами и густыми черными ресницами, с интересом наблюдавшего за каждым движением мастера. В одной руке мальчика была корзинка с бельём, в другой – вполне сносно вырезанная флейта.

– Нравится? – самодовольно спросил Кюри, указывая на проделанную работу.

– Очень! – восторженно воскликнул мальчик. – Только, если б я умел рисовать… я бы добавил вон туда синей краски, а во-он туда желтой. А эту святую…

– Марию Магдалину?

– Да, Святую Магдалину… – парень посмотрел на пышные складки платья ученицы Христа, её полные улыбающиеся губы и чересчур близко расположенные глаза. – А Магдалину я бы сделал совсем другой. Немножко грустной, наверное, хрупкой и отрешенной… Я нарисовал бы её чуть выше – вон там, возле самих апостолов…

– Какой наблюдательный мальчик, – художник из Лиона недовольно поморщился, но интерес к юноше не утратил. Скорее наоборот. Он отложил кисть, взял кусок угля и лист бумаги. Хитро сощурившись, он протянул их мальчишке.

– Как бы ты это изобразил?

И Бертран нарисовал. Не имея никаких навыков, не зная художественных правил и канонов.

– Талантливый мальчик, – прошептал Кюри, и в его неглупую голову тут же пришла замечательная мысль. – Ты же не откажешься мне помогать, пока я работаю в вашей деревеньке?

Закончив работу в провансальской глуши, мсье Кюри возвращался в Лион. Довольный собой, потягиваясь, как кот на солнышке, он спустился с коляски возле своего небольшого дома у самой крепостной стены. Следом за ним на землю спрыгнул долговязый мальчишка пятнадцати с половиной лет, щурясь от лучей полуденного солнца.

– Фердинанд, ну наконец-то! – с визгом выбежала навстречу Кюри толстая бабища, одетая в батистовую рубашку и потертое бархатное платье, а за ней посеменила немолодая кухарка с потухшим взглядом и аккуратно уложенными поседевшими волосами.

– Ты хоть заработал что-нибудь в своей деревне? И кого это ты приволок? – указала она пальцем на Бертрана, что стоял в сторонке, почесывая свои оттопыренные уши. – В доме есть нечего, а ты всяких голодранцев домой привозишь да на колясках разъезжаешь…

– Меня не было лишь полтора года, а ты уже истосковалась, милая? – криво улыбнулся Кюри.

Теперь Бертрану стало ясно, почему лионскому мастеру довелось потратить столько времени на роспись их небольшой церквушки, и почему он так не хотел уезжать, расставаясь со своей юной деревенской служанкой Генриеттой. Заглянув в маленькие злые глаза мадам Кюри, Бертран поёжился и пожалел, что покинул родительский дом.

Но выбор был сделан.

Мессер Кюри был себе на уме. Вместе с мальчишкой работая над фресками сельского храма, мастер увидел в юноше не только талант, но и возможности поживится на этом таланте. Решение взять Бертрана своим учеником в Лион возникло у него ещё задолго до окончания работы над церковными росписями. Родителей ребёнка тоже не пришлось долго упрашивать – они только рады были избавится от своего непутёвого сына, который теперь целыми днями рисовал да играл на флейте. Что уже говорить о счастье Бертрана, мечтавшего только об этом!

Ещё с тех пор, когда он увидел представление артистов, Бертран начал утверждаться в мысли, что он не желает всю жизнь копаться в земле, как его отец, и не в силах больше видеть грязное бельё из тонкого шелка, которое мать стирает вельможам из замка. Мальчик верил, что где-то вдалеке есть место для такого неуклюжего и странного парнишки, как он.

Но жизнь в городе оказалась не такой сказочной, как мнилось Бертрану. По прибытии его поселили в маленькую каморку, где кроме него жила ещё кухарка семьи Кюри Джулия вместе с десятилетним сыном Доменико.

Когда Бертрана впервые завели в комнату, ему показалось, что он сгорит под враждебными взглядами кухарка и ее сына. За всё время, пока мессер Кюри показывал юному ученику его новый дом, они не проронили ни слова, осторожно наблюдая за своим хозяином и Бертраном. Но когда мессер заговорил с ними на непонятном мальчишке итальянском языке, женщина натянуто улыбнулась и коротко кивнула.

Тогда Бертран ещё не подозревал, что усталая женщина из Вероны с потухшими карими глазами, на несколько лет заменит ему мать.

Итальянка, которая сперва показалась юноше чуть ли не старухой, оказался весьма молодой женщиной. Бертрана сбили с толку поседевшие слишком рано волосы и впалые глаза, в которых читалось безразличие к жизни. Он привык замечать такие детали, ведь для художника важно смотреть на форму и её содержание. Из Джулии не вышла бы ни святая Катерина, ни обольстительная Саломея. Она скорее напоминала отрешенную греческую богиню, сохранившую остатки былой красоты и созерцающую всю суетность мира из своего уютного уголка на Олимпе, не вмешиваясь в суетные дела смертных.