Йон Колфер - Последний дракон

«Элоди».

В честь сущего ангела, матушки этого недомерка Пшика Моро.

Видит бог, уж это таки заставит ее оттаять.

Свою натуру Ридженс знал достаточно хорошо и понимал, что он уже на пути к одержимости этой каджунской девчонкой. Девчонкой? Ха, да она взрослая женщина, у которой вышел срок годности и нечем похвастаться, окромя сынка-идиота, а его Хук считал скорее обузой, нежели ценностью.

«Так недолго и умом повредиться, сынок, – говорил он себе. – В конце этого пути только боль».

Однако Ридженс не мог сдержать в узде устремления, и дело отнюдь не в физической их стороне. Для этого было полным-полно хибар со шлюхами, куда он постоянно наведывался. А вот интерес к Элоди Моро был рассчитанным на несколько более долгосрочную перспективу.

«Да она должна небеса благодарить, что такой мужик, как я, вообще на ней взгляд задерживает», – повторял себе констебль Хук по несколько раз на дню, что, впрочем, ни на каплю не уменьшало раздражение от того, как продвигались его ухаживания. Ему хватало ума уловить психологию ситуации – а именно, что он страстно желал того, на что не мог наложить лапы, – но знание это ничуть не умаляло его желания.

«Может, если бы она не отшила меня вот так на людях. Глядя сверху вниз, как будто я ей крыса, которая с реки приползла».

Женщины отвергали Ридженса и раньше, однако часто пересматривали сие решение, когда он подходил к ситуации по-другому, например, в четыре утра в темном переулке. Черт, да один раз ему даже говорить ничего не пришлось: свистнул немного фальшиво, склонил голову набок – и готово.

Но Элоди… в Элоди куда больше стали. А каким она смерила его взглядом в баре первый раз, тогда они столкнулись вне участка. Когда Ридженс вошел, она сидела, сгорбившись над кружкой кофе, до сих пор одетая в медицинскую форму после смены. Хук только глянул и подумал: «Элоди вся умаялась, авось даст слабину». Так что он подошел эдак вразвалочку и небрежно бросил: «Доброго утречка, сладкая. Помнишь меня? Звать Хук, и я б присунул тебе свой крюк».

Пошло до ужаса, однако Ридженс не привык идти к цели сладкими речами. Обычно прокатывала любая избитая фразочка. Но не в этот раз. Элоди подняла голову так, словно та со всеми несчастьями внутри весила тонну. Уставилась на него глазами цвета шоколада и прямо перед всей завтракающей братией ответила – чуть громче нужного. А сказала она следующее: «Констебль, я всю ночь соскребала дерьмо старика с гипоаллергенного наматрасника, и лучше я буду всю жизнь заниматься ровно тем же, чем позволю вам что-либо мне присунуть».

Замечание вышло, безо всяких сомнений, остроумным и едким. Парни в «Жемчужине» чуть животы не надорвали от хохота, и Ридженс ретировался, сверкая багровеющей шеей. С тех пор Элоди, бывало, говорила вещи поприятнее, однако Ридженс по-прежнему чувствовал под воротом тот жар.

Пшику часто казалось, что в отношении удачи его сильно обделили. Всем везло ну хоть немного, всем матушка-природа подбрасывала кость. Пшику же достался дар, который нередко встречался среди каждунов – кровососущие твари не испытывали к нему ни малейшего интереса. Может, это все французская кровь, но скорее дело таки в карибской. Пшик не мог даже представить, как остальные могут выбираться на болота после заката, когда москиты едят их поедом. А потом с утра видишь этих туристов, покрытых гематомами, как после пыток. Дерьмо в духе Гуантанамо. Ничто так не портит модную татуху на икре, как россыпь гнойных шишек. Пшика кусали разве что-то пару раз в сезон – и то, если разгулялись какие-нибудь лютые стрекозы.

Вот и вся его удача.

Незапятнанная кожа.

На такой почве парню жизнь не перевернуть. Ну, разве что, пока он будет зависать где-нибудь в торговом центре, его вдруг заметит менеджер модельного агентства. А это уж очень маловероятно. Пшик просто так не зависал. Он был из парней категории «не-хватает-часов-в-сутках». Все время крутился, все время пытался срубить деньжат.

С каджунской шкурой, по крайней мере, было сподручнее ставить ловушки на раков. Пшик доплывал на лодке до Хани-Айленда и подвешивал на воду с полдюжины этих клеток у приметных кувшинок, а потом еще несколько часов ловил рыбу сетями, пока шнур ловушек не натягивался до предела. За все годы рыболовства кусали Пшика всего раз – и то, не москит, а щитомордник, случайно запутавшийся в клетке. Да и то, змея уже, должно быть, вся изошлась, ведь следы зубов разве что припухли.