Елена Истомина - Ведьма для Северного Владыки

– Лукерья! – князь кликнул смотрительницу женской половины терема.

Высокая плотная женщина, от сорока лет на вид, тут же оказалась перед князем и отвесила ему положенный поклон.

– Его превосходительство, Марту нашу выбрал. Невеста она теперь его. – отчеканил князь четко и важно. Без тени волнения. – Отбывают через час, собери ей приданное, как положено! Равно дочери княжеской! Торопись!

– Да как же, за час то? – опешила женщина.

– Живо, я сказал! И трех девок по проворнее, ей пришли, собраться.

– Да, ваше сиятельство! – Лукерья поклонилась и бросила на меня взгляд полный сочувствия.

А князь уже тащил меня дальше к женской половине терема, на которой была моя комнатка.

– Ты рубашку обережную жениху, закончила уже вышивать? – спросил на ходу.

– Закончила. Но ему дарить не стану! Хоть убей! – заявила решительно. – Не для него ткалась, не для него вышивалась! Не для него, я в каждый стежек вышивки силу свою вкладывала! Ничего из того, что любимому желала, я пришлому, чужому, пожелать не могу! Не люб он мне!

– Ну, щас не люб, чрез время станет, – мягко улыбнулся князь, остановившись и взяв меня за руки. – Ты только не шарахайся от него, дай возможность понравится.

– Да он и стараться к тому не будет! Не видишь разве – мертвая душа его и глаза точно лед холодные! – меня аж передернуло, как те колдовские очи вспомнила.

– Ты хулу то не неси! Получше меня еще о бессмертии души тебе известно. А что глаза ледяные, так лед, это ж вода, от тепла сердечного растает и в ручеек ласковый превратиться, тебе же ножки омывать станет.

Я чувствовала, что князь говорил со мной искренне, по-доброму. И наставлял он меня правильно. Покорной, послушной, да ласковой с мужем быть, а там, глядишь, все б у нас чрез это и сладилось. Да только, где ж мне сил взять на покорность чуждому, не любимому?

Да и надо ли? С первой ночи ж понесу, а дальше, лишь денечки считать, да Марену – матушку встречать.

Я понимала, что просить князя спасти меня от брака с нелюбимым чужеземцем – пустое. Князь, мага боится, и перечить ему ни в чем не посмеет. Он бы и дочь, единственную покорно ему, отдал, а про меня, что уж и говорить. Поэтому, попросила о другом, сейчас, куда более важном;

– Дозвольте с Михалом проститься! Умоляю!

Князь посуровел и немного оттолкнул меня от себя.

– Не дозволю. Ни к чему вам души рвать друг другу! Ты письмо ему напиши, как уедете, передадут. Но прошу – будь благоразумной! Не проси его о спасение, если любишь.

О таком я и не думала! До северных земель, простым смертным не добраться, ни лошадьми, ни кораблём. Только пространственными порталами, которые открыть под силу только высшим жрицам и магом. Таким как мой теперешний жених.

– Собирайся, за тобой пришлют.

Князь решительно развернулся и быстро пошел прочь.

Я влетела в свою комнатку и замерла, заламывая руки. Очень хотелось упасть на тахту и расплакаться, от страха и жалости к себе, но даже на это у меня не было времени. Открыла ящик стола, извлекла бумагу и чернильницу.

– Платье Марты, слишком простые! Выберете пять, нет, лучше семь, из моих! Еще рубашки, сорочки, украшения, сапожки, пояса. Ай! Сама пойду! Рада! С ней будь!

– Слушаюсь.

Разговор в комнатке, что три на три шага, снова долетал до меня как из далекой дали. Мне не было до него никакого дела, как и до приданного, что мне собирают.

Надо было писать, а руки предательски тряслись. Сделала пару вдохов, чтобы успокоиться и утерла слезы, чтоб бумагу не укапать. Строчки полились сами собой:

Михал! Милый мой, Михал!

Князь Северных земель, что к кнесенке свататься приезжал, не ее, а меня выбрал, подхожу я ему, по одному ему известным требованиям.

Уезжаю я, не по своему желанию, но за ради блага княжества нашего.

Никогда тебя не забуду! За каждую секундочку с тобой проведенную, богам благодарна без меры. До последней секундочки, только мыслями о тебе жить и буду, сердцем своим и душой своей, лишь твоя я до конца дней своих. Не сомневайся в том! Но тебе по мне, печалится не велю.

Найди девицу покладистую, ласковую да женись, не позднее следующего Купалы. Детишек народи, в заботе о них, и счастье тебе отыщется.

А меня вспоминай иногда, как приятный летний ветерок, что ласкал тебя своим теплом, одним далеким летом.

Сердце, с каждым словом, обливалось кровью, и замирало от боли. Ничего не смогла больше написать. Просто умерла бы, горем и безысходностью захлебнувшись.

Подула на чернила и свернула бумагу.