Андрей Посняков - Крест и порох

Знали бы воины, что единственного вождя, готового вести их в битву, к славе и победам, как раз сейчас, торжествуя, они волокут на веревках! Но для них Нине-пухуця была всего лишь злой ведьмой, желающей погасить солнце древних и погубить все живое.

Никому, кроме нее, бредни о походах во внешний мир, о власти и завоеваниях были неинтересны. Зачем уходить из-под теплого солнышка, зачем страдать и подвергаться испытаниям, если людям хорошо и здесь? Кому нужна дурная блажь о правлении миром? Только этой дряхлой и одинокой, выжившей из ума старухе!

– Ты чего, Ми? – толкнула девушку подружка Тертятко-нэ, тоже одна из красавиц Дома. – Чего такая грустная?

– Это просто старуха… – пожала плечами Митаюки-нэ.

– Ага! Которая вздумала истребить весь наш мир из-за обычной любовной ссоры, случившейся много десятков лет назад.

Тертятко-нэ, пусть умница и красавица, особыми способностями не отличалась, училась вместе со всеми, и для нее «тайной злой ведьмы» была всего лишь размолвка мужчины и женщины.

Митаюки-нэ ничего говорить не стала. Зачем? Между ней и подругой – пропасть. Митаюки предстоит стать сильной шаманкой, одной из правительниц селения. Тертятко – вырастет просто женщиной, умеющей немного заговаривать, немного ворожить и хорошо готовить. Матерью детям, женой кому-то из вождей, а может быть, даже и воину. Зачем тревожить ее слабый ум вопросами, разобраться в которых по силам только высокородным?

– Нине-пухуця злая ведьма, и ее сожгут, – грустно кивнула Митаюки-нэ. – Но она все равно всего лишь слабая старуха. Мне ее жалко.

– А мне завидно! – призналась Тертятко-нэ. – Ты представляешь, какая сильная была любовь? На несколько жизней хватит. Нине-пухуця сколько уже живет? Про нее еще бабушка моя рассказывала. Когда бабушка была маленькой, шаманку уже боялись и называли старой. Пошли посмотрим, как ее жечь будут?

– Сегодня не спалят, – покачала головой Митаюки-нэ, однако же вместе с подругами вышла на дорогу и на почтительном удалении двинулась вслед за воинами.

День был в разгаре, и оба солнца сияли во всю силу, обжигая лица сразу с двух сторон. Радостно пели птицы, стремительно разрезая воздух, вылавливая из него жучков и мошек, в озере тяжело ворочался травоядный тымбертя, разбрызгивая воду. Каждый подъем его огромной шеи окатывал окрестности настоящим дождем. Средь высокой сочной травы шастали мелкие ящерки. Сюда, к селению сир-тя, опасные звери не подпускались, и им было вольготно и спокойно… Как самим сир-тя под солнцем мудрых предков.

В своих коротких замшевых кухлянках собравшиеся на дороге воспитанницы Дома Девичества напоминали стайку воробьев, разве что с черными головами. Точно так же они чирикали – весело, но неразборчиво, и точно так же прыгали, перебегая одна от другой, чтобы поделиться впечатлениями.

Дом Девичества, по обычаю, отделялся от селения небольшим перелеском. Дорога пробила его по прямой, и перед стайкой воспитанниц открылось само селение. На берегу поднимался огромный храм предков, накрытый сшитыми шкурами огромных кровожадных нуеров и огражденный клыкастыми челюстями и крохотными передними лапками этих же зверей. Символ храбрости воинов и вождей племени, способных одолеть столь опасного врага.

Немного в стороне поднимался Дом Воинов, служивший больше для встреч вождей, колдунов и старших воинов, нежели для их обитания. Ныне бессемейных вождей в селении осталось всего трое, так что дом стоял почти пустым. За перелеском просматривалась крыша Дома Мальчиков, тоже выстроенного чуть поодаль. Мальчики так же, как девочки, переселялись в эти дома по достижении семи лет, где и обучались опытными воспитателями хитростям будущей взрослой жизни. Кто оказывался способен – постигал мудрость, кто не очень – учился умению ворожить и сражаться, а самые глупые – только храбрости и искусству воевать.

Пройдя посвящение и став мужами, мальчики переселялись в Дом Воинов до тех пор, пока не выбирали себе жен… Семьи с детьми жили в отдельных хижинах, вольготно разбросанных на просторной луговине за храмом, от озера и до самого леса. Между селением и храмом находилась просторная утоптанная площадь, на которой происходили все торжества и праздники. Ее огораживала череда очагов…

Единственное, чего здесь не было, так это узилища, места для содержания пленников. И потому воины привязали злобную Нине-пухуця к толстой иве, выросшей на берегу возле причалов. Руки завели за спину, затянув веревкой округ толстого ствола, а потом прикрепили еще и за плечи, чтобы не упала. Повязку на глазах оставили – чтобы взглядом никого не поймала, воле своей не подчинила, разум не затуманила, не запутала, не заморочила.